Современная румынская пьеса

А г л а я. Ах, говорят, она замуж собирается. Я так порадовалась за нее! В известном возрасте нам, женщинам, необходим домашний очаг! Я сама видала ее на улице под ручку с каким-то мужчиной. Она казалась такой счастливой… Смеялась… Он тоже очень хорош, высокий и молодой еще. Самое большее сорок два — сорок три года. А влюблен!.. Она ничего вам не говорила?

М а н о л е. Я просил позвать Влада.

А г л а я. Сейчас, маэстро, сейчас. (Быстро уходит.)

М а н о л е (про себя). Сорок три года! И всем уже известно. Этого она мне не сказала. И выглядела счастливой… смеялась.

В л а д (входя). Здравствуй, отец.

М а н о л е (про себя). Все вокруг устраивают свою жизнь, как будто меня уже нет. (Громко.) Добрый день, Влад.

В л а д. Ты звал меня? (Настойчиво повторяет.) Звал?

М а н о л е. Да, Влад. Раз уж ты сам не шел. Поговорим…

В л а д. Я знал, что у тебя гости. И потом, ты же приучил нас не беспокоить тебя без зова. Что сказал доктор?

М а н о л е (все еще рассеянно). Доктор? Доктор установил, что у меня… тебе я скажу, хотя мне не доставляет удовольствия говорить о своей болезни. У моей болезни необыкновенно впечатляющее название: ангор пекторис! Ангор! Какое мрачное и пышное звучание, с бездонным подземным эхом… Не правда ли? И в то же время величественное в своем лаконизме, как беспощадный приговор судьбы: ангор! Словно произносишь: смерть.

В л а д (с едва уловимой иронией). Эту болезнь лечат, а название она получила от «ангере» — удушать.

М а н о л е (тем же тоном). Спасибо, знаю. У тебя бедное воображение.

В л а д. У меня точное воображение.

М а н о л е. Это не идеал в искусстве. Мне хотелось поговорить с тобой об искусстве, Влад. Я заходил в твою мастерскую.

В л а д (весь сжимаясь). Ну?

М а н о л е (осторожно, чтобы не ударить слишком сильно). Думаю, ты еще не нашел себя.

В л а д. Ты о моих поисках?

М а н о л е. Уточнить? Психоаналитическое размусоливание всегда вызывало у меня отвращение. Тот факт, что потроха помещаются ниже головы, не сообщает им глубины. Ложные глубины, как и ложные высоты, меня коробят. Что касается формальных поисков, Влад, то они бессмысленны до тех пор, пока ты хорошо не узнаешь, что тебе есть что сказать людям. И что это заслуживает быть сказанным.

В л а д (гаерствуя). О величии человека! Болтовня, отец. Кто еще верит в это?

М а н о л е. А ответственность? Тоже болтовня?

В л а д. Ответственность! Мне с трудом удается ощутить свою ответственность перед самим собой, да и то эти попытки частенько кажутся мне нелепыми. Смотрюсь в зеркало, и меня разбирает смех. (Иронически.) Твой добрый приятель Брынкуши{21} создавал же и жар-птиц и незавершенные колонны.

М а н о л е. Да. У нас было разное видение мира. Вопрос темперамента. Я был сангвиником и жил взахлеб. Но искусство Брынкуши, как всякого большого художника, — органичная часть системы и красоты мира. Когда он умер, я почувствовал, что вокруг стало гораздо меньше света. И потом, его творчество было живорожденным, а не вымученным.

В л а д (бледнея). Нельзя ли узнать более точно, что тебе во мне не нравится?

М а н о л е. Без снисхождения, да? Как товарищу по ремеслу. Печать дилетантства. В том, что ты делаешь, недостает уверенности, а вместе с тем — вызывающее чувство, которое возможно у любителя, но не у подлинного мастера. А тебе тридцать лет.

В л а д (его будто оглушили). Спасибо. (Хочет уйти.)

М а н о л е. Влад!

В л а д. Не вижу, что ты еще можешь добавить. Думаю, что достаточно ясно, не так ли?

М а н о л е. Я хочу сделать тебе одно предложение. Надеюсь, подходящее для нас обоих. Ты меня слушаешь?

Влад холодно пожимает плечами.

Доктор пока запретил мне работать, и это страшно меня гнетет. Я как бык для ярма. Если я не напрягаюсь, если по мне не текут ручьи пота, жизнь лишена смысла, я чувствую себя тряпкой, последним барахлом.

В л а д. Да, всю жизнь ты был настолько поглощен своей работой, что у тебя не оставалось времени подумать о других. Спрашиваю себя, как ты узнал, что я занимаюсь скульптурой.

М а н о л е (ошеломлен этим обвинением, поначалу даже ищет оправдания). Хорошо, но ведь я помог тебе поступить в Институт искусств и…

В л а д. Действительно, ты меня рекомендовал! Кто бы посмел отказать твоему сыну? Но, по сути, ты не знал особенной разницы между нами и домашними животными. Когда ты бывал в хорошем настроении, после работы, случалось, ты хватал нас за шиворот, как котят, и целовал. Ты заботился, чтобы у нас была еда, одежда, деньги, но, по правде говоря, ты никогда по-настоящему не помнил, что у тебя два сына. Нам не удавалось тебя заинтересовать. Самый никчемный кусок мрамора для тебя всегда был неизмеримо важнее, чем мы. (Пауза.) Пойми, я не обвиняю, я констатирую.