Современная венгерская пьеса

У ч и т е л ь. Всякий вправе иметь о ней свое суждение. Считать ее недостаточной, ни во что не ставить, осуждать, даже смеяться над ней, если угодно, — всякий, но только не ты. Я и сам знаю, как мало я еще сделал. Но разве кто-либо пытался здесь сделать больше? Ты ведь хорошо знаешь, какую глухую стену недоверия мне приходится пробивать. Это относится и к тем, кто живет в лачугах, и к тем, кто в барских хоромах. Мы с тобой здесь родились, и все нас прекрасно знают с детских лет, и все же, когда несколько лет тому назад я вернулся сюда, меня встретили настороженно, словно я был чужим. И как много времени и сил мне потребовалось, чтобы создать обстановку взаимного доверия. И если за все это время я ничего особенного не делал, разве что только старался помогать каждому, кто нуждался, — голодному давал кусок хлеба, плачущей утирал слезу, — то и это кое-что да значит. Не утверждаю, будто я делаю что-то великое или необыкновенное, но для меня это святое дело, в этом я вижу свое призвание. И если ты не хочешь помогать, не хочешь, чтоб эти будничные дела переросли в большие, значительные, то хоть не мешай мне, не ставь палки в колеса.

И м р е  М и к у ш. Пишта, право же… я просто ума не приложу, отчего ты именно на меня так накинулся.

У ч и т е л ь (смягчившись). Я не накидывался, но пора объясниться начистоту.

И м р е  М и к у ш. Ну что ж, ладно. Хоть я и не заслужил всего этого, но готов простить обиду, которую ты мне нанес. От другого я бы подобных оскорблений не потерпел. Ну, пока. У меня тоже найдется что тебе сказать, но не теперь. Мне недосуг этим заниматься.

У ч и т е л ь. Буду с нетерпением ждать. Любопытно послушать. Будь здоров.

И м р е  М и к у ш  торопливо уходит.

Учитель садится за стол и как человек, довольный успешно проделанной работой, начинает весело насвистывать. Он перебирает свои книги, бумаги, наводит на столе порядок. Затем смотрит на часы, словно хочет удостовериться, может ли еще прийти кто-нибудь, и, решив, что нет, начинает складывать папки. Стук в дверь.

Входит поденный рабочий лет тридцати пяти — Ф е р е н ц  К о в а ч. Он в рабочем костюме, видно, он только что вернулся домой с молотьбы. У него растерянный подавленный вид.

Явление восемнадцатое

У ч и т е л ь, Ф е р е н ц  К о в а ч.

Ф е р е н ц  К о в а ч (тихо здоровается). Добрый день.

У ч и т е л ь (от неожиданности вздрагивает, но, увидев вошедшего, приветливо улыбается). Здравствуйте, господин Ковач. Добро пожаловать. Ну, значит, будем записывать обоих сорванцов?

Ференц Ковач молчит, не двигаясь с места.

Как поживает мой дружок Ферко, мой самый любимый ученик? Что-то он стал неверным, совсем меня позабыл. А ведь я приготовил ему несколько книжек для чтения.

Ковач по-прежнему подавленно молчит.

(Тем временем достает книгу для записи учеников в школу и заглядывает в нее.) А как Эржике? (И, поскольку Ковач не отвечает и на этот вопрос, с удивлением смотрит на него.) Уж не случилась ли с ней какая беда?

Ковач горестно вздыхает.

Бога ради, скажите, что произошло?

Ф е р е н ц  К о в а ч (сдерживая рыдания). Беда… страшная беда, господин учитель… Ферко… (Плачет.)

У ч и т е л ь (хватает его за плечи). Что случилось?! Возьмите же себя в руки, ведь вы мужчина. Говорите.

Ф е р е н ц  К о в а ч (пересилив себя, прерывисто). Господин учитель, прошу вас… зайдите, пожалуйста… Ферко очень плохо… Он все вас поминает… Будьте так добры, придите… сделайте что-нибудь… ему очень плохо… прошу вас, загляните… авось ему полегчает…

У ч и т е л ь (настойчиво). Да что случилось? Скажите толком, что случилось.

Ф е р е н ц  К о в а ч. Я не знаю… я всю неделю работал на току при молотилке… А тут вдруг меня вызвали домой… Он там лежит… в беспамятстве… бредит… господина учителя поминает… Вы всегда изволили говорить, дескать, из Ферко толк выйдет… а я и не знаю, что теперь будет…

У ч и т е л ь (почти кричит). Но что же с ним? Доктор у него был?