А л м е р и. Тогда они упреждали врага, собиравшегося напасть на Венгрию. Но в этой войне напали мы.
Ш а й б а н. Кто это — мы?
А л м е р и. Мы, венгры.
Ш а й б а н. Не считаешь ли ты, что развязать войну и подчиниться приказу — одно и то же?
А л м е р и. Кто подчиняется приказу, тот тоже берет на себя ответственность.
Ш а й б а н. В случае, если проиграет войну.
А л м е р и. Как ты это понимаешь?
Ш а й б а н. Победителей не судят. У них нет угрызений совести.
А л м е р и. Не верю, что ты так думаешь.
Ш а й б а н. Это не имеет значения. Значение имеют только мои решения. Для меня родина кончается в пяти километрах отсюда, за селом Ранк. Дальше я отходить не хочу, не могу и призывать к этому других не желаю. Приказа о переходе ротой границы я не отдам.
Б о д а к и
М о ж а р. Ура!
Р е д е ц к и
А л м е р и. Это хорошо, что мы не уйдем за границу. Но что мы будем делать дальше? Надо быстро решать.
Ш а й б а н. Отто, настал великий момент! Мы отказались выполнять приказ, это — история!
Что случилось?
М о ж а р. Кажется, стреляли в лагере.
Д ю к и ч. Кого-то казнили.
В о н ь о. Сейчас там нет заключенных. Они валят деревья в лесу.
А л м е р и
Р е д е ц к и. Но кто же стрелял? И почему?
Б о д а к и. Может быть, русские подошли?
В о н ь о. Какое там! Они бы не такую пальбу устроили.
Х о л л о
П е т р а н е к. Как это могло случиться, господин Шайбан, что вы не проверили, кто стрелял и почему?
Ш а й б а н. На войне стреляют довольно часто.
Х о л л о. А если предположение Дюкича было правильным? Если в лагере расстреливали заключенных? Почему в таком случае…
П е т р а н е к. Я тоже не могу отделаться от этой мысли. Здесь стояла целая рота, а на выстрелы почему-то никто не прореагировал.
Ш а й б а н. Сколько раз расстреливали заключенных в вашем присутствии?
Х о л л о. Но тогда мы были безоружные! Беспомощные!
А л м е р и. Между прочим, стреляли не по заключенным. Этой очередью скосили Рожаша и Шоваго.
Х о л л о. Тогда ты этого не мог знать.
Ф о р и ш
Б о д а к и. Я охотно посмотрел бы, как им это удалось.
Ф о р и ш. Их ведет прапорщик Сомолани.
А л м е р и. Тот хилый учитель пения?
Ш а й б а н
Ф о р и ш. Радисты ее не записали. Кроме того, велели передать, что с Медвежьей горы видели, как передовые части русских вошли в Габорхазу{184}
.В о н ь о. А что, если нас просто хотят столкнуть с ними? Может быть, у передатчика сидят радисты полевой жандармерии?
Д ю к и ч. Кого столкнуть? Кроме нас, здесь уже нет венгерских частей.
А л м е р и
Ш а й б а н. Вы не можете установить радиосвязь с другой какой-нибудь частью?
Б о д а к и. Господин капитан, я кое-что придумал.
Ш а й б а н. Потом.
А л м е р и. Не веришь, что мы остались одни?
Ш а й б а н. Верю я или не верю — дело не в этом. Нужно установить факты.
Р е д е ц к и. Еще вчера в районе радиусом в двадцать километров — в Летеце, Дорокие, Пиште, Габорхазе, Кешерюкуте — были наши. Сегодня с восьми утра никто не отвечает.
Ш а й б а н. Объявите роте — мы остаемся и переходить границу не станем.
М о ж а р. Почему вы не спрашиваете нас, хотим мы этого или нет?