Современная венгерская пьеса

Ш а й б а н (поражен). Может быть… Но истина в том, что игра, в которой мы участвуем, давно проиграна. Что бы мы ни предпринимали в последнюю минуту, нам не изменить неизбежного конца. Воньо, ты остался солдатом, ты молчишь. Что делают твои люди?

В о н ь о. Пишут письма.

Ш а й б а н. Куда?

В о н ь о. Домой. Все спятили с ума. Находятся чудаки, которые за завалящий листок почтовой бумаги предлагают свои часы.

Подходит Холло.

Это ты страдаешь болезнью желудка? На, возьми кружку молока. Половина хлеба тоже твоя. Фельдфебель Воньо умеет не только муштровать да командовать. (Отдает вторую порцию Петранеку.) Тебе тоже следует заморить червячка после долгой голодовки.

Х о л л о. Покорно благодарим, господин фельдфебель.

А л м е р и. Никак не пойму этого писательского зуда.

Ш а й б а н. Не забывай, рота три месяца не участвовала в боях.

В о н ь о. Я уж им говорил, напрасно, дескать, пишете, все равно полевой почты нет. Авось когда-нибудь будет! — возражали мне и так увлеклись писаниной, так старательно выводили каракули, словно по строчкам, как по тропинкам, можно добраться домой.

А л м е р и. Имея противотанковые оружия и пулеметы, мы почти ничем не рискуем. Можно мне поговорить с людьми?

Ш а й б а н. Говори со всеми. Выстрой роту.

А л м е р и  поспешно уходит.

Б о д а к и. Солдаты второго взвода — люди не робкого десятка, никогда не поддавались панике.

В о н ь о. И сейчас не дрогнут.

Ш а й б а н. Как ты думаешь, Воньо?

В о н ь о. Я, господин капитан, думаю, что этих немцев можно разбить.

Б о д а к и. В этом-то вся суть!

В о н ь о. Но я все же думаю и о другом. Я служил не только по долгу. Я находил удовольствие в том, чтобы исправно нести службу, держать вверенных мне солдат в постоянной боевой готовности: чтобы бойцы были выносливы, подтянуты, беспрекословно исполняли воинский долг, чтобы оружие, экипировка всегда были в исправности. Любое указание старших командиров было для меня законом. Если я получал приказ, я никогда не раздумывал над тем, как бы облегчить свою задачу, а, беспрекословно повинуясь, старался выполнить приказ скрупулезно точно, с должным вниманием. И до сих пор за ревностное несение службы я неизменно получал одни только поощрения. Но к концу войны, господин капитан, я пришел к выводу, что мое старание, ревностное отношение к службе вовсе не было всего лишь неукоснительным исполнением приказов начальства. В сущности, оно переросло в произвол солдафона — в гнусное насилие над людьми, граничащее с преступлением.

Б о д а к и. Так оно и есть! Когда хозяин прогорит, мерзавцем оказывается его слуга! Уж так оно водится — всегда виноват стрелочник.

Ш а й б а н. Мне жаль тебя, Воньо! Да и к себе я испытываю жалость со смешанным чувством презрения и даже отвращения. Наше заблуждение, или, как ты говоришь, преступление — явление отнюдь не оригинальное. Мы получили его в готовом виде от нашего протектора и союзника.

Х о л л о. Это не совсем верно, господин капитан. Правитель Хорти{194} не всегда нуждался в подсказке чужеземных советников, что касается преследования людей, он и сам сумел установить диктаторский режим.

Ш а й б а н. Оставим это! Власть — это сфера политика, а мораль — нет.

Д ю к и ч. И все-таки отнюдь не безразлично, отстаивает человек правое дело или нет.

В о н ь о. Эту войну тоже называли справедливой. Видел ли ты когда-нибудь правительство, объявляющее своим солдатам: мы посылаем вас на позорную авантюру? Два года тому назад, когда наш эшелон провожали на фронт, мы, Дюкич, пели не разбойничьи песни, а национальный гимн и, прослезившись, поклялись под трехцветным флагом беззаветно сражаться за родину.

Д ю к и ч. Природа войны определяется не декларациями, а целью, которую преследуют воюющие. Уяснив это, всякий поймет, что в нынешней войне не русские задались целью подмять под себя немцев.

В о н ь о. Давно тебе это ясно?

Д ю к и ч. С самого начала войны.

В о н ь о. И что ты сделал против нее?

Д ю к и ч. С тех пор как стал солдатом, не так уж много.

В о н ь о. Раз уж ты такой застенчивый — я сам скажу без обиняков! Лизал немцам зад и стрелял в русских, точно так же как и я.

Д ю к и ч. Я стрелял в воздух.

М о ж а р. Рассказывай эту басню легковерным простакам.

В о н ь о. Брось ты мне пули лить! Из дзота под Шепетовкой, когда рядом с тобой стоял командир батальона, куда ты стрелял?

Д ю к и ч. Тогда — один-единственный раз… И то первую очередь я дал вверх! Но господин полковник пригрозил: если ты в них не попадешь, я позабочусь, чтобы их пули угодили в тебя, они-то не промахнутся.

В о н ь о (хватает Дюкича за рукав). И тогда ты выпустил очередь в них!

Д ю к и ч. Но только один раз…

В о н ь о. Свиньи проклятые! Вы такие же грязные сволочи, как я! Но уже всячески стараетесь обелить себя, врете как сивый мерин! Что ж, покаешься перед ними, когда они прорвутся сюда? Или мне им сообщить? Есть, мол, здесь один товарищ, заждался вас, но все же успел отправить на тот свет с добрый десяток ваших.