Современная венгерская пьеса

А л м е р и. Откровенно говоря, подобное юдофобство недостойно просвещенного европейца.

Б о д а к и. Полагаете, что это непорядочно? Господин капитан, и вы такого же мнения?

Ш а й б а н. В основном да. К тому же, думай о том, чтобы не наживать себе лишних врагов, после войны они могут тебе здорово насолить.

Д ю к и ч. Не только поэтому. В конце концов, пора покончить с человеконенавистнической, расовой дискриминацией.

В о н ь о. Этого вы тогда не говорили.

Х о л л о. Нет, говорил.

Б о д а к и (отстраняет Холло). Сейчас это мое дело. Словом, мое поведение недостойно европейца?

А л м е р и. Не ты, а твое юдофобство.

Б о д а к и. Но в степи, где я жил, даже и не видно было евреев. Мы, батраки, знали всех хозяев-мироедов в нашей округе наперечет: с кем можно столковаться, кто живодер, грубиян, прижимистый скряга. Что на свете есть люди различной расы — этому меня научили в венгерской королевской армии. Здесь мне вбили в голову, что любой мадьяр, будь он даже подонком, превосходит еврея, его, мол, и за человека не следует считать, он враждебный нации вредный элемент, и ежели он погибнет — не велика потеря, одна польза. Когда мне прививали эту ненависть, господин прапорщик, мои наставники поступали по-европейски?

А л м е р и. Мы не раз действовали по предписанию свыше. Но про себя все же думали, что поступаем негуманно, некорректно, что рано или поздно это не кончится добром.

Б о д а к и. Думали?

А л м е р и. Вполне естественно, что мы сомневались в правильности приказов, противоречивших здравому смыслу.

Б о д а к и. А мне и невдомек было! Вы-то как-нибудь оправдаетесь, этак на европейский манер. Дескать, мы были не согласны со всем этим, душа возмущалась. А мы, доверчивые дураки, будем подставлять спины, мы ведь не умеем со дня на день менять кошу на своей роже!

Ш а й б а н. Не перебарщивай, Бодаки!

Б о д а к и. Вы знаете, что это такое? Гнусный обман!

Ш а й б а н н е. Не сердитесь, но ваш спор — сущий вздор! Вы тогда грызлись между собой, а тем временем там внизу, в лагере, ждали вашей помощи люди, обреченные на гибель!

Ш а й б а н. Ты не вмешивайся в наш разговор! (Агрессивно, Бодаки.) У меня еще хватит власти, чтоб заставить тебя прикусить язык!

А л м е р и (подходит к Бодаки). Не теряй головы! Не только мы сбивали вас с толку — нас тоже вводили в заблуждение. Разница разве что в масштабах вранья и степени доверчивости: чем выше стоят люди, тем меньше у них наивности и больше сознательной лжи. На самой верхушке находятся, пожалуй, лишь те, кто всех обманывает, не дав себя перехитрить.

Б о д а к и. Бросьте разглагольствовать! Теперь уж я вам не верю!

Д ю к и ч. Разве допустимо вступать в пререкания? Перед самым выступлением?

Б о д а к и. Черта с два! Пусть выступают те, кто заврался! Вас сейчас совесть не грызет, господин капитан! Зачем же мне, темному мужику, ввязываться в рискованную авантюру, за которую вы, грамотей, не хотите отвечать? (Направляется к выходу.)

А л м е р и. Стой!

Х о л л о. Господин капрал, командуйте противотанковым расчетом… Подумайте о девятистах несчастных узниках! О ночных казнях, воплях, о незаживающих ранах исстрадавшихся людей… Беднягам все еще приходится терзаться в постоянном страхе за свою жизнь.

Б о д а к и. А меня кто избавит от мытарств? Пока меня не призвали на военную службу, я даже не знал, что можно каждый день есть горячее. Три года на фронте смерть неотступно ходила за мной по пятам. Мне-то кто руку протянет?

Р е д е ц к и. Вы не правы! У вас было оружие, над вами не мог измываться любой. Но этих несчастных расстреливали, убивали, жертвы даже не могли защищаться, разве что взмолиться о пощаде или проклясть своих палачей и умереть.

Б о д а к и. Я их не трогал. Пусть держат ответ виновные! Отныне я забочусь только о самом себе. Да еще скажу глупым солдатам, многие из которых еще не прозрели: плюйте, дескать, на все и спасайте свою шкуру. (Выбегает.)

А л м е р и. Если он разложит мой взвод, я его пристрелю. (Подходит к стульям, садится.)

Ш а й б а н. Бодаки! (Тоже садится.)

Х о л л о. Не понимаю… Вроде бы все вы против немцев, но тем не менее рассуждаете чуть ли не как заправские нацисты. Неужели вы настолько разложились, что даже не замечаете этого?

П е т р а н е к. Ты несправедлив. Прапорщик все еще рвется в бой за освобождение заключенных.

Х о л л о. Чтоб оправдаться перед русскими.

Д ю к и ч. И по велению совести.

Х о л л о. Мне больше всех по душе фельдфебель. Он хоть был искренен.

Д ю к и ч. Только этот солдафон умолчал о своем чрезмерном усердии по выполнению приказов. Что ты знаешь о нас?

Х о л л о. Хотя бы то, что между вами нет даже двух единомышленников, придерживающихся одинаковых взглядов.

Д ю к и ч. А вот мы трое? Разве мы понимаем друг друга?

П е т р а н е к. Вот увидите, Бодаки обрушится огнем своих пушек на немецкие танки.