Современное путешествие Лады в ад и рай

В мое время, мы не «царствовали» и не «избирались». А назначались группой людей, которые поддерживали ту «систему», что сложилась. Громадная, практически мало контролируемая власть при этой системе проводила все время лишь к одному: малоэффективности управления. Малоэффективная система замыкалась сама на себя. И не способна была к эволюционному развитию. Большая часть руководящей пирамиды разучилась думать и иметь инициативу. Все делалось по указке сверху. Все решала верхушка пирамиды. Громадное основание руководящей пирамиды было лишь «винтиком» громадной машины – пирамиды.

Середина руководящей пирамиды – тоже были шестеренками руководящей пирамиды. И тоже ни за что не отвечали. И обслуживали систему из рук вон плохо, из-за полного отсутствия заинтересованности в своих управленческих делах и отсутствии контроля за этой деятельностью. Или, как говорят в научных кругах, «административно-партийный бюрократический аппарат обслуживал сам себя и воспроизводил сам себя. А мы были на верхушке пирамиды. Имея громадную власть – были полностью оторваны от реальной жизни широкого основания пирамиды и ее средней части – Информационным барьером. И оказывались «слугами и заложниками системы».

Всеми нами руководила сама система. И все мы сверху донизу были винтиками и шестеренками этой системы. Стержнем этой пирамиды системы была руководящая и направляющая сила – партия. Но в условиях отсутствия оппозиции и конкуренции, она постепенно загнивала. И если этот стержень вынуть из пирамиды – системы, то система мгновенно рушилась. Что и произошло вскоре после моей смерти. Стержень – Партию – ликвидировали. И «пирамида – система» сразу же рухнула.

Я сам в начале карьеры был «винтиком» этой системы. Но благодаря врожденному уму, очень быстро понял, как работает система. И стал быстро расти вверх. Был пионерским чиновником. Потом комсомольским чиновником. Потом партийным чиновником. И быстро из «винтика» превратился в полновесную «шестеренку». У нас, шестеренок, была своя иерархическая пирамида власти. Чем выше по высоте пирамиды – тем уже был круг шестеренок. И тем крупнее и весомее они были. И на вершине пирамиды был ОН – «слуга и заложник системы».

В мои молодые и средние годы я наблюдал за такими слугами и заложниками системы. Начинали они бурно и с размахом. Но затем система, как липкое болото, засасывала его. И он становился как все. Как все предыдущие «слуги и заложники системы». Он становился слугой и заложником своего колоссального по размерам административно-партийного, хозяйственно-бюрократического аппарата, который вертелся все медленнее и медленнее. Пока не буксовал на месте. Пока деятель был молод и полон сил, система вертела своими шестеренками. И по мере его старения и убывания сил, шестеренки вертелись все медленнее и медленнее. И к моменту старости и одряхления деятеля наступал, как говорят в народе, «застой», который продолжался до физического истощения заложника системы, до его полного физического, нравственного и морального маразма.

А отсюда и маразма во всех смыслах самой системы. Когда слуга и заложник системы в полном маразме умирал, то узкий круг шестеренок выдвигал нового деятеля на самую вершину пирамиды.

Так на это место избрали меня. И я поначалу тоже начинал бурно и с размахом. Но потом окружающее болото засасывало меня. И я стал, как все предыдущие «слуги и заложники системы». И, как все предыдущие, я очень любил награды и восхваления. И полная моя бесконтрольность и моя огромная, неконтролируемая власть – вскружили мне голову, как и всем предыдущим деятелям системы. К каждому дню рождения «узкий круг шестеренок» вручал мне орден, какой я попрошу. Потом, – зачем мельтешить, – стали дарить «золотые Звезды героя», какую попрошу: то мирного труда, то боевых дел. Я стал ярым коллекционером, и собрал ко времени своего полного физического и морального маразма целую коллекцию наград. Я с детства не умел ясно и гладко излагать свои мысли на бумаге. Но здесь узкий круг шестеренок решил для повышения моего руководящего авторитета сделать меня великим писателем и летописцем нашей эпохи. И я оказался автором великих и бессмертных воспоминаний о военных временах, о мирных временах. Мои «опусы» покорно за меня писали лучшие литературные таланты. Что они там написали – я не знаю. Я не читал. Ибо к тому времени плохо видел. Но вся страна от мала до велика, изучала мои воспоминания с утра до вечера. И восхищалась ими.

В отличие от других слуг и заложников системы, я был добрым человеком. И взасос целовался со всеми подряд. Кого бы ко мне не приводили на прием – без разбора.

Партийно-административный и хозяйственно-бюрократический аппарат мною восхищался. Ибо я ему не мешал воровать и руководить страной. И на меня посыпались почести, восхваления, превозношения, ничем не прикрытая лесть и чинопочитание. И мне это все больше и больше нравилось.