Современность в свете Слова Божия. Слова и речи

Коренное заблуждение Льва Толстого заключается в том, что он, будучи по убеждениям своим, в сущности, грубым материалистом, совершенно отрицает всю таинственно-мистическую сторону в христианстве, и все христианство сводит к одной только нравственности. Но и эта нравственность у него не подлинная, евангельская, а зачастую до неузнаваемости извращенная и искаженная — в духе, например, совершенно безнравственного, по существу, чисто-толстовского (а вовсе не христианского) учения «о непротивлении злу». Толстой, нисколько не смущаясь, берет из Евангелия только то, что ему нравится и толкует это совершенно произвольно — тоже так, как это ему нравится. Потому-то он и дошел, наконец, до того, что составил свое собственное, им самим измышленное Евангелие.

Ну, разве не совершенное безумие, не страшная, поистине бесовская гордыня утверждать, будто на протяжении почти двадцати веков все великие, прославленные святостью жизни служители Христианской Церкви заблуждались, и только к началу двадцатого столетия христианской эры я, Толстой, впервые обрел истину?

Зачем же тогда, проповедуя свою собственную безбожную, в сущности «веру»  (ибо Толстой открыто заявляет, что в личного Бога, Творца вселенной и человека, он не верит), лицемерно прикрываться еще именем Христовым, вкривь и вкось толкуя учение Христово и этим вводя в заблуждение людей?

Разве можно принимать будто бы учение Христа, как такое, в котором (по словам самого Толстого) «яснее и понятнее всего выражена воля Божия» и одновременно отвергать собственное учение Христово о Себе Самом, как о Единородном Сыне Божием, отдавшем Себя на смерть за спасение человека, говоря, что «понимать человека Христа Богом и молиться ему — величайшее кощунство» (Ответ Толстого на определение Синода)?

Ведь тут нет никакой логики!

Попытка отделить нравственное учение Евангелия, даже не искажая его (как это делает Толстой), от его догматического учения — это чисто-искусственная попытка, которая ничем не может быть оправдана, ибо она разрушает цельность, стройность, строгую логическую последовательность и гармоничную выдержанность и законченность евангельского учения и разрывает единый, целостный, величественный образ Христа — Богочеловека, каким Он рисуется нам в Евангелии. Недопустимо и преступно, поэтому, выбирать из Евангелия, по своему собственному вкусу то, что хочется, и отметать то, что не отвечает твоей предубежденной настроенности.

А это именно и делает все время в своих разсуждениях Толстой, вполне уподобляясь в этом отношениивсем вообще еретикам и сектантам всех времен и всех народов.

Но вот это-то как раз и есть подлог и обман!

Перед этими нигилистическими извращениями и кощунственными выходками Толстого меркнут и обращаются в ничто все его литературно-художественные таланты и дарования, ибо для подлинно-верующего православного русского человека нет и не может быть ничего дороже нашей исконной православно-христианской веры и Церкви.

Что нам в его литературных талантах, когда он, в конечном счете, сделал из них такое безобразное применение, грубо обругав и охаяв нашу веру и Церковь, которыми почти тысячу лет жили и спасались наши благочестивые предки?

Всякий, кто ведет борьбу с истинной Христовой Церковью, делает одно дело с богоборцами-большевиками, залившими кровью и слезами нашу несчастную Родину.

Так мы и должны расценивать людей, нас окружающих!

Сейчас повсюду заграницей устраиваются так называемые «Дни непримиримости», которые нередко объединяют между собой, по крайней мере, на время, людей самых различных убеждений, взглядов и толков. И это вполне понятно и вполне оправдано. Большевизм это страшное сатанинское зло. И к нему нельзя не быть непримиримыми.

Но как понять и с этим примирить празднование теми же самыми людьми юбилея Толстого, объявления и призывы о чем разсылаются повсюду, — того самого Толстого, который, извращая подлинное евангельское учение, так настойчиво учил о непротивлении злу - всякому злу, следовательно и большевицкому?

И как эти люди могут примирить свою непримиримость к большевикам с почитанием памяти Толстого, так старательно подготовившего в России почву для торжества большевизма, — это простонепонятно!