Современные болгарские повести

Время до восхода солнца проходит как во сне: опасливый шепот, спотыкающиеся шаги меж виноградных лоз и на утыканных пнями вырубках, замирающие и снова звучащие птичьи трели, приказы шепотом и, наконец, с восходом солнца, свирепый бросок с трех сторон к геодезической вышке. Группа фельдфебеля идет прямо на шалаш, вот он, тронутый низким солнечным лучом, Ефрем снова слышит запах человека (лишь в воображении — все его чувства притупились), но человека здесь нету, и возле куста шиповника нету, котелка нету, крошки хлеба нету, следов нету, ничего, кроме встревоженного утреннего света, рассеченного длинными тенями лоз. «Это тот шалаш?» — «Тот самый, гсдин капитан, вон и куст, под которым Начо лежал, и когда прокричала сойка (может, это был знак, откуда мне знать), парень кинулся вон туда…» Ефрем говорит взахлеб, ему некогда обдумывать свои слова, осознать, боится ли он и ждет ли чего плохого: знакомое одурение не отпускает его ни на миг, и все вокруг искривлено, как в дурном сне. Если б это зависело от него, он побежал бы вниз, к широкому, безопасному миру, но от него давно ничего не зависит. Тревожно дремлет утренний лес, пронизанный косыми лучами солнца, испуганно попискивают птицы в буйной молодой листве. «Ищи как следует! — шепчет капитан неумолимо. — Как следует!» Ефрем быстро идет сбоку от него, чуть отставая, время от времени ловит себя на том, что смотрит так же, как и все, то вправо, то влево, и ищет, не хуже их ищет, потом его охватывает леденящий страх, по спине пробегают мурашки и он говорит сам себе: «Матушка родная, пришла моя погибель! Вот что выходит, когда слушаешь жену!» Виноградники, тщательно обысканные, постепенно остаются позади: в каждый шалаш заглянули, каждую кучу соломы проткнули штыками, каждый куст шиповника на межах облазили. Вот он, лес, вот она, солнечная поляна на краю сырого оврага, солнце поднимается все выше над горизонтом, все светлей и праздничней становится молодой лес, а Начо исчез без следа. Новая, тяжелая тревога шевельнулась в душе у Ефрема: Начо успел удрать! «Гсдин капитан, — кричит Ефрем хрипло, не узнавая собственного голоса, и кашляет, — вот сюда привел меня тот парень, когда я принес им еду, вот на эту поляну!» Капитан обдает его досадливым взглядом. «Сюда?» — «Сюда. Здесь он лежал и ел…» Траву осматривают сантиметр за сантиметром — никаких следов человеческого тела, стоят голубые и желтые весенние цветы, их легко смять, но их утомительно много. «Ты не ошибаешься?» — «Нет, гсдин капитан, он был здесь». — «Обыскать овраг!» Свирепым шепотом фельдфебель шлет своих людей к оврагу, они ныряют туда с винтовками наперевес, а капитан поглядывает на Ефрема и ждет, потный, с хлыстом в левой руке и заряженным револьвером в правой. На некоторое время наступает тишина, потом примолкшие птицы возобновляют свой щебет, из оврага не слышно ни стрельбы, ни знака, указывающего на то, что там прячутся люди, — ничего. Минут через десять фельдфебель прибегает обратно, опустив винтовку, рядом бегут его люди, обливаясь потом. «Ничего нет, гсдин капитан!» У Ефрема замирает сердце, он хочет сказать, что этого не может быть, Начо тяжело болен, он не мог сбежать; капитан посматривает на него, стучит хлыстом по сапогу и приказывает: «Вперед!» Жандармы опять бросаются в лес — всю Дубраву обыскать, каждый уголок прощупать. Ефрем уже ненавидит Начо новой жгучей ненавистью, гораздо более сильной, чем вражда к его отцу, он много дал бы, чтобы увидеть его здесь живым или мертвым. И снова он кричит угодливым хриплым голосом: «Он тяжело ранен, гсдин капитан, он не мог выбраться отсюда. Он или прячется, или помер, надо искать его могилу». — «Ты уверен, что ты его видел?» Капитан бьет хлыстом по сапогу. «Как можно, гсдин капитан, видел я его». — «Ищите лучше, могилу ищите, слышишь, Праматоров?» Фельдфебель орет на своих людей: «Могилу ищите, мать вашу…» — и все снова бросаются вперед. Вместе с усталостью от беготни по лесу в это зловещее солнечное утро у всех в груди скапливается омерзение, оно дымится над их головами вместе с испаряющимся потом. Ефрем уже обгоняет капитана, он весь превратился в слух и зрение и чувствует себя жестоко обманутым: теперь попадись только Начо ему в руки! Но Начо нет и нет, ни следа, ни знака, могилы нет, и природа молчит, ничего нет, нигде, нигде!