Современные польские повести

ЭПИЛОГИ

Когда на Бендлерштрассе стало наконец тихо и пусто, был запущен мотор стоявшего во дворе грузовика. Охрана швырнула в кузов трупы четырех расстрелянных и принесенного сверху мертвого штатского. Бек пришел на Бендлерштрассе в штатском, это, по всей вероятности, мешало ему торопить военных и исправлять их промахи. Как будущий президент он не хотел вмешиваться в чужие компетенции. А теперь присоединился к военным.

Грузовик отвез трупы на ближайшее кладбище. Разбудили сторожа соседней кирхи, велели ему отдать ключи от кладбищенских ворот, велели также подсобить при переноске трупов, рытье могилы и погребении и приказали держать язык за зубами. Место захоронения должно было оставаться в тайне.

Все это выглядело бы подозрительно, если бы не черные мундиры тех, кто отдавал приказы. Они сразу объяснили характер церемонии. И состоялась она без каких-либо помех или хотя бы лишних вопросов.

Главная группа подозреваемых была допрошена в ту же самую ночь. Одним из первых на допрос отправился генерал Геппнер, тот, кто отверг выход, с небрежной жестокостью предложенный Фроммом.

Шеф гестапо Мюллер стал во главе двух специальных комиссий, созданных исключительно для расследования этого дела. Они располагали огромным количеством документов, в том числе с Бендлерштрассе, где деятельность заговорщиков была весьма ограниченной и сводилась к разработке схем расстановки людей, что тем не менее явилось для гестапо значительным подспорьем при расследовании.

Но эти обнаружившиеся с самого начала масштабы заговора сразу же поставили Гитлера в трудное положение. Если с одинаковой жестокостью преследовать каждого, кто соприкасался с заговором, не только оказался бы обескровленным высший командный состав, но и создалось бы впечатление в стране, что весь генералитет против Гитлера, что было и неверно, и нежелательно.

Вообще в репрессиях после заговора чувствовалась некая двойственность. Гитлер был неумолим, однако с объективной необходимостью ему приходилось считаться.

Офицеры-заговорщики удаляются из армии по приговору специального офицерского суда чести. Это позволяет передать их дела в стяжавший мрачную репутацию фольксгерихт — «народный трибунал», возглавляемый Роландом Фрайслером, разнузданным садистом, который известен своим пристрастием к издевательствам над обвиняемыми. Это определяет также тип приговора: в «народном трибунале» высшая мера наказания не обязательно означает расстрел, она может означать и казнь через повешение.

Заключенные препровождаются на разбирательство из тюрьмы в гражданской одежде, без подтяжек, ремней и так далее. Это дает повод Фрайслеру для издевок. Исхудавшие на тюремных харчах, обвиняемые попросту боялись потерять штаны. Старец вроде фон Витцлебена, с трясущейся головой, обеими руками придерживающий брюки, был объектом пошлых шуточек Фрайслера.

Гитлер понимал, что должен наносить удары оперативно и сокрушительно. Седьмого и восьмого августа слушается дело первой группы, во главе с фельдмаршалом фон Витцлебеном, генералами Геппнером, Штайфером и фон Хазе.

Судебное заседание проходит в небольшом зале человек на двести. Царит чудовищная жара. Процесс снимается кинооператорами, после войны союзники найдут свыше ста километров пленки, посвященной этому разбирательству. Избранные места будут продемонстрированы на Нюрнбергском процессе.

Процесс проводится как показательный, ради вящего унижения обвиняемых. Им запрещено говорить о мотивах, побудивших их действовать.

Все восемь обвиняемых приговариваются к смертной казни через повешение с конфискацией имущества.

Только теперь осознает свою ошибку генерал Геппнер. Он не воспользовался возможностью, предложенной ему Фроммом. Когда обратился с просьбой — как о милости — о замене виселицы расстрелом, услышал только брань Фрайслера, и на этом дело кончилось.

Гитлер изъявил желание увидеть казнь… Поэтому были установлены кинокамеры в Плетцензе, где осужденных должны были повесить как туши в бойне — на крюках, вбитых в стену, на струнах от рояля.

Демонстрация такого фильма в избранной аудитории, считал Гитлер, повлияет на поднятие боевого духа армии. Это был ошибочный расчет. Во время показа для руководства Геббельс, по слухам, едва не лишился чувств. На другом просмотре, в офицерском училище в Потсдаме, реакция зрителей была столь единодушной и бурной, что Гитлер отступил и больше подобных просмотров не устраивал, более того, распорядился фильм уничтожить. По всей вероятности, приказ выполнили, ибо после войны не было найдено никаких следов ленты об агонии приговоренных.