Современный детектив ГДР

Он ждет, пока я сяду, потом пристально смотрит на меня, словно хочет установить, изменился ли я чем-нибудь за ночь.

— Разумеется, то, что утверждает Мюллер о вашей попытке побега, неверно? — начинает он допрос.

— Все вранье!

— Вайнхольд, Вайнхольд. То вы упрямитесь как осел, то слепо верите людям, которым школьник не доверил бы и пфеннига.

— Взрослые доверяли этому Мюллеру кое-что побольше, чем пфенниги.

— Вот именно взрослые, а не дети. Они не столь недопустимо легковерны. К сожалению, мы недостаточно информируем людей о том, что и у нас есть еще мерзавцы. Но вы доверили ему очень многое. Он дал на вас показания как свидетель: вы якобы признались ему в преступлениях, в совершении которых вас обвиняют. Показания он уже подписал.

Я судорожно хватаюсь за стул. На какое-то время вокруг становится темно. Я открываю глаза, почувствовав губами стакан с водой, который держит надзиратель. Отпиваю глоток. Хорошо, прохладно. В голове проясняется.

— Ложь, сплошная ложь!

— Как вы это докажете?

Я молчу. Старший лейтенант Вюнше перечитывает протокол. Итак, я увяз еще глубже. А возможно ли это? Всякий раз, получив новый удар, я думаю: ну, хуже теперь уж быть не может. И вот… На что мне еще надеяться?

— Вам повезло, Вайнхольд, — неожиданно говорит Вюнше. — Наши эксперты трудились всю ночь на вас. И Мюллеру пришлось признать, что побег готовил он, а вы ему помешали. Но от остального он не отказался. Тут не предъявишь ни отпечатков пальцев, ни следов цемента, известки, ржавчины на обуви, коже и под ногтями. Ну ладно, любой судья поверил бы вам больше, чем Мюллеру, если бы… не все ваши показания отдавали ложью.

— Я очень сожалею, что до сих пор отказывался от показаний. И большое вам спасибо, что вы помогли мне против Мюллера.

— Моя задача — объективно изучать факты и узнать правду, а не следовать чувствам, — холодно и поучающе заметил Вюнше.

— Я охотно дам показания. Иначе… ради бога, господин старший лейтенант… иначе произойдет еще большее несчастье. Я никого не хотел убивать, убить собирались меня — меня, так называемого убийцу Мадера, и эту навязанную мне вину я должен был унести с собой в могилу!

— Голословно, Вайнхольд. Где доказательства? Могу вас утешить: все подозреваемые лица задержаны. — Вюнше улыбается. — Но это еще вас не оправдывает.

— Дело было так, господин старший лейтенант…

Вюнше жестом останавливает меня, смотрит на часы и поднимается.

— Я жду прокурора Гартвига. Хотим послушать вас вместе. Возможно, вы дадите нам какие-то отправные точки, которые вызовут у нас капельку доверия. А пока посидите там.

Меня отводят в соседнюю комнату, ноги еле двигаются, словно после долгого марша с полной выкладкой. Мешком валюсь на стул.

Прокурор Гартвиг был обвинителем на моем процессе. Он отнесся ко мне, несмотря на все, с большим доверием… а я так подвел его. Даже вспоминать стыдно. И вот он опять хочет меня выслушать. Старший лейтенант Вюнше прав: кто мне теперь поверит?

В тот день, после первых месяцев заключения, я и не подозревал, что меня ожидало, когда младший лейтенант Шефер повел меня по коридорам и лестницам, то вверх, то вниз; мне даже не пришло в голову спросить его о причине столь необычно далекой прогулки по территории исправительного заведения.

— Вас что, совсем не интересует, куда мы идем? — удивился Шефер.

Я покачал головой, Шефер тоже покачал, но по другому поводу.

— Состояние покорности судьбе бывает и непродолжительным, — пробурчал он.

Мы свернули в длинный коридор, поднялись по лестнице и пошли по второму этажу, минуя множество дверей. И вдруг я сообразил: здесь же находится управление! В чем я опять провинился? Какие новые неприятности меня ждут?

Перед одной из дверей Шефер остановился. На табличке я прочитал: «Приемная начальника исправительного учреждения». Пожилая женщина, печатавшая на машинке, лишь мельком взглянула на меня, но учтиво ответила на мое «здравствуйте».

— Обождите немного, — попросила она и указала на стулья у стены.

Шефер, усевшись между мной и дверью, то и дело одергивал свой китель и беспокойно поглядывал на дверь кабинета. Значит, меня вызывал сам начальник!

На дворе шел снег. Ночью мороз затянул влажную землю ледяной коркой. Крестьянин не любит этого: растения задыхаются подо льдом… А теперь повалил снег. Густой, пушистый. Дома я надел бы сапоги, поднял воротник, руки в карманы и зашагал бы в поле…

Маленький еловый венок с четырьмя свечками, лежавший на столе секретарши, отвлек мое внимание от окна. Здесь ждали рождества. Для меня же праздничные дни предвещали тоску и бесплодные раздумья, в которые я погружался, если только «общество» меня оставляло в покое; в праздники мы не работали. Книг, настолько захватывающих, чтобы я мог отрешиться целиком от своих мыслей, у нас не было.