— Пожалуй, никаких планов варить не буду, если оставишь меня в покое… и если эта история с убийством закончится благополучно, — сказал я и, понизив голос, добавил то самое, решающее: — Я должен был немедленно что-то сделать, немедленно… Я не мог допустить, чтобы Мадер поехал к прокурору, наболтал и тебя бы посадили.
Он вжался в кресло и закрыл глаза.
Я подался вперед, стиснув кулаки на коленях.
— Да, ты прав, я зарезал Фридриха Мадера!
— Нет!
Его лицо перекосилось от страха, глаза округлились и остекленели. Он то бледнел, то краснел. Скрюченные пальцы его сжались, смяв горящую сигару. Посыпался пепел, искры, но он не замечал этого. Так, наверно, выглядит человек, которого вот-вот хватит удар. Я невольно испугался, но тут же взял себя в руки и стал наблюдать за его реакцией. А что было делать — засмеяться, сказать, что пошутил?.. Нет уж! Ко
Из кресла слышалось свистящее дыхание. Других признаков жизни отец не подавал.
— Почему это тебя так ошарашило? — спросил я. — Ведь я только подтвердил то, в чем ты уверен.
Я постарался произнести это ровным, невозмутимым голосом. Теперь старику пора бы взорваться. Или он на самом деле настолько твердо убежден в моей виновности, что выслушал это «признание» с таким хладнокровием. Похоже на то. Кажется, мои последние слова его немного успокоили. Уцепившись за них, он нащупывал, искал ответ. Мысль его снова заработала, судорожно сведенные пальцы разжались, лицо стало оживать.
— Да, да, я удивился, но только… только… — проговорил он, еще запинаясь, — потому, что ты именно мне открываешься, когда повсюду все начисто отрицал. — Голос его выровнялся. — А если я?.. — Он умолк, выжидая.
— Ты этого не сделаешь, так как… — ответил я двусмысленно и тоже оборвал фразу, ничего не уточняя. Но он не клюнул на мою приманку и продолжал молчать. — Ты не сделаешь этого, — повторил я, — иначе мне придется объяснить им, почему я убил Мадера.
— Так, так, — задумчиво пробормотал отец. — Ну а если, скажем, к примеру… допустить, что его прикончил кто-либо другой?
Когда я завел разговор, мне захотелось лишь поспорить с отцом, загнать его в угол. Потом я, конечно, решил спровоцировать его. Пошел, так сказать, на шантаж: ошеломить отца своим «признанием» и, обвинив как соучастника преступления, заставить проговориться, выдать тайную причину вражды, внезапно возникшей между бывшими друзьями. Игру я затеял опасную, теперь она обернулась против меня. Ситуация складывалась весьма серьезная, весьма. Действительно ли отец знает об убийстве Мадера больше, чем мне показалось? Вряд ли. Иначе бы он не смолчал на суде. Отец — человек черствый, верно, однако он никогда бы не допустил, чтобы его сына осудили ни за что ни про что. Но тогда зачем ему было сейчас намекать на мою возможную непричастность, раз он убежден, что убийца я? Какую цель он преследует? Куда клонит? И я же сам необдуманными словами помог ему подняться вместо того, чтобы прижать еще крепче. Да, как все осложнилось!
Я переменил тон:
— Пожалуй, твое предположение стоит обыграть, когда начнется новое следствие. Из того, что я узнал от Мадера, можно кое-что и позабыть. Но понимаешь: найти для истинного виновника оправдательные доказательства, да еще такие, что выдержат любую проверку, трудно, необычайно трудно.
Он задумался. Теперь я уже не мог определить, в чем он сомневается: в моей вине или невиновности; действительно ему что-то известно или же он просто блефует. Будь он моим противником за шахматной доской, я бы с бо́льшим волнением ожидал, какой он сделает ход; но в данной ситуации у меня было преимущество перед шахматной: не мне сейчас «ходить» в борьбе за свое существование, где нельзя пропустить ни одного хода.
Прошло немало времени, пока отец привел в какой-то порядок свои мысли.
— Я только высказал предположение, — нерешительно пробормотал он. — Болтали тут, будто у Мадера что-то было с Соней Яшке, встречали их частенько вместе. А Вернера Яшке ты сам знаешь, каков он. Ревнивый мужик. И зол, как бык, из-под которого увели корову.
— Но ведь она же с Гербертом Циглером…
— Такая здоровая баба, скажу я тебе… и больше выдержит.
Беседа окончилась. Ускользнув от прямого ответа, отец встал и с любопытством поглядел на меня.
— Может, тебе это сгодится: Фридрих Гимпель видел тогда, как Вернер Яшке воротился проселком. Это я нынче утром от него слыхал. Вот… Мать ждет там с кофе. Будет охота, поговорим при случае насчет дележа и прочего. Рано или поздно ты все равно переберешься к Мадеровой дочке.
— Откуда ты знаешь…
— Ниоткуда, — перебил он меня раздраженно, — однако ночевал ты не в сарае, да и не на улице.
Завтракали молча. Отец по обыкновению громко прихлебывал горячий кофе. Мать даже двинула его локтем.