Современный Евгений Онегин

Онегин пушкинской эпохи
Для нас – седая старина.
От романтизма только крохи
Остались в наши времена.
«Разочарованность» не в моде,
Хоть нам, славянам, по природе
Она сродни и в наши дни
(Как это было искони),
Но изменилась, устарела:
Плащ Чальд-Гарольда обветшал,
Забыто слово «идеал»;
Сказать «устал» – ты можешь смело,
«Разочарован» – общий хор
С насмешкой скажет: «Что за вздор!»

Его отец – землевладелец,

Шестидесятник-либерал,
Враг светских пошлостей, безделиц —
Капиталистов презирал…
«Борца» хотел он видеть в сыне,
Но глас его звучал в пустыне…
Евгений, кончив курс наук,
Не признавал отцовских «штук».
«Нужны не деньги человеку,
А сердце, ум», – твердил отец,
Но сын предвидел злой конец
И учредил над ним опеку,
И начал жизни шумный пир,
Когда старик покинул мир[65].

(Lolo, 1896)

В гимназию не для ученья
Евгений по утрам ходил.
О сущности миротворенья,
О Боге с Ленским говорил.
А Ленский звался Гришей Бродским,
Бердичевский с нижегородским
Он стиль бессовестно мешал,
В зелёном френче щеголял,
Имел пробор неотразимый.
В фуражке с красною звездой
На Невском носится порой,
Фортуной папиной хранимый,
Заходит в каждое кафе
И носит брюки галифе.

Кто скажет: «Клятвы не нарушу,

Конца у нашей дружбы нет»,
Онегин с Ленским душа в душу
Вдвоем прожили много лет.
Вдвоем и с «русского» бежали,
Вдвоем Каутского читали,
Вдвоем смеялися порой
Над романтической трухой.
Устав от споров и вопросов
(Так что ж? Мудрить не вечно нам!)
На Невском задевали дам,
Декольтированных матросов —
Был Ленский опытен и смел,
Онегин трусил и краснел[66].

(Н.К. Чуковский, 1920)

Итак, Онегин мой скучает,
Душа уныния полна.
Лицо героя окаймляет
Белеющая седина.
Ведь он не стар ещё годами
Но, несомненно, (между нами)
Вся жизнь его была такой,
Когда стареет молодой.
Душой и телом он изношен,
И ночи долгие без снов
От кутежей, от вечеров…
Весь мир ему довольно тошен…
А до бессонницы легко
Дойти от чистого Клико.

Он разучился лицемерить

И разговор его не нов.
Ему никто не может верить.
Он не свободен от оков
Сарказма, злобы и бессилья…
Напрасны все его усилья
Казаться больше молодым —
Они рассеялись как дым.
Не может он уже тревожить
Сердца кокеток записных,
Уже соперников своих
Не в состоянии уничтожить;
Но помнит он в душе своей
Дела давно минувших дней[67].

(В.А. Адольф, 1927)

А вот как выглядит травестированный образ Онегина в эмигрантской литературе у Лери (В.В. Клопотовского):