Современный югославский детектив

Признаться, он именно на это и рассчитывал — совместное занятие давало ряд преимуществ: во–первых, не было необходимости глядеть друг другу в глаза, что для Звонко было весьма кстати, и, с другой стороны, участвуя на равных в работе, они должны были также как ровня участвовать и в беседе. Некоторое время оба молчали, одну за одной протирая тряпками детали мотоцикла.

— Скажите мне, — собрался наконец с духом Гашпарац, — как давно вы знаете Валента?

— Сроду, — поспешил ответить Звонко, вдруг ощутив облегчение, ибо, вероятно, ожидал более трудного и прямого вопроса. — Мы здесь родились, вместе ходили в школу, там, на Кончаровой улице, потом вместе учились ремеслу… Вместе рассматривали на улице автомашины. Воровали камеры и вообще… Очень любили мотоциклы. Потом вместе поступили на «Металлист» и опять вместе перешли в «Гефест».

— У, да это целая жизнь! — сказал Гашпарац.

— Почти. Но все–таки больше мы бывали вместе в школе или на работе. А в другое время меньше. У него была своя компания. Я, правда, считал Валента единственным другом — такой уж я человек: трудно схожусь с людьми. А он постоянно меняет приятелей.

— Такие отношения между товарищами встречаются, — заметил Гашпарац, стараясь, чтобы его слова прозвучали убедительнее.

— Может быть, только мне было нелегко. Он, бывало, вообще избегал меня, а я один никуда: ни в кино, ни на танцы. Сами знаете, придет человек один, кругом незнакомые, у всех компашки, а ты стоишь и пялишь глаза.

Гашпарац был доволен ходом беседы. Казалось, совместное занятие согрело парню сердце, настроило на искренние признания, которые даже пугали адвоката.

— Чем он занимался? — спросил Гашпарац.

— Да кто его знает, всяким. Увлекался спортом, многими видами, потом бросал, хотя его каждый раз отпускали неохотно, пристрастился к автостопу, потом взялся за другое…

— За контрабанду?

— Откуда вы знаете? — Звонко испуганно взглянул на него.

— Ну, это же обычно дело, — неопределенно заметил адвокат.

— Компании у него были разные, и со всеми в конце концов он ссорился, — продолжал Звонко, словно ощутив потребность исповедаться, выложить все, что накопилось у него в душе за долгие годы. — Разные компании, начиная от порядочных ребят и кончая подонками. И всюду его принимали. Была и настоящая шпана, жулье, некоторые отбывают срок, но были и приличные, папенькины сынки… Он же сам себе хозяин, знаете, рос без родителей, жил у старой тетки, она оглохла и почти ослепла, когда еще мы были маленькими… Я не мог с ним тягаться, у меня была мать… Мальчишкой она меня здорово сторожила, только потом я понял: случись со мной что–нибудь, мать бы не перенесла…

— А вам не хотелось отставать от него?

— Конечно. Никогда я не переставал им восхищаться. В самом деле, я сразу к чему–нибудь привязываюсь, а он все с легкостью бросает и тут же находит новое. Этой его черте я больше всего завидовал.

Гашпарац подождал, не добавит ли Звонко еще что–нибудь, и, поскольку тот молчал, спросил:

— Так было и с девушками?

— Он, наверное, хотел, чтобы и здесь так было. Но… я думаю, Розу он любил по–настоящему.

Звонко умолк, казалось, на эту тему ему говорить не хотелось. Гашпарац решил перевести разговор на другое: позже, подумал, вернусь к этому.

— Ладно, — сказал он, — как же при таком непостоянстве он сумел получить профессию?

— Ну, это была его цель. Тут он проявил редкое упорство. Твердо решил — и добился. Ясное дело, ссорился и с учителями, и с мастерами, а закончил как надо.

— А работа?

— Ну, ее он менял запросто. Из «Металлиста» ушел после того, как мастер на него накричал: для Валента этого было достаточно, чтобы уволиться. Он, понимаете, очень самолюбивый. Взял и ушел.

— А вы за ним?

— И я за ним как дурак. Сейчас понимаю, до чего я был глуп. Наступило время, и у меня открылись глаза — наверно, это приходит с возрастом. Без всякого повода в один прекрасный день у меня пропала охота тягаться с ним и мерить все его меркой. Когда он ушел из «Гефеста» и махнул в Германию, я не дал себя одурачить и остался.

— А почему он ушел из «Гефеста»?

— Да опять ерунда. Разругался с директором.

— С директором? Мне он показался человеком покладистым.

— Валент может любого вывести из себя, — вздохнул Звонко. — Как только мы туда устроились — а попасть туда непросто, место денежное, — директор сманил его в канцелярию: у Валента хороший почерк, да и в математике он смыслит. И зарплата там, естественно, побольше. Ну и конечно, новый господин почувствовал себя важнее директора. Кончилось криком, и тогда Валент подал заявление об уходе.

— А он не говорил почему?

— Нет, это не в его духе. Люди болтали, будто директор поворовывает, а Валент его уличил. Но это глупость. Я знаю Валента: он бы не стал трепаться, если б что и пронюхал, да и не донес бы. Для него это вопрос чести.

— И тогда он уехал в Германию?

— Да.

— И бросил Ружицу?

Звонко испытующе взглянул на адвоката, словно стараясь понять, что кроется за этим вопросом, не хочет ли тот задеть его, намекнуть на любовь к Ружице. Однако Гашпарац не подымал головы и старательно тер какую–то деталь.