Современный югославский детектив

— Еще раз повторяю — неудобно мне. Это мелочь и ни с чем не связана. Видите ли, он все крутился возле сейфа. Как-то у меня пропали ключи, которые оказались у него в кармане.

XVIII

День начался нервотрепкой. За завтраком девочка не переставая кашляла, что сразу же было поставлено в прямую связь с холодным соком и мокрыми сандалиями. Затянутое тучами небо давило, дул тяжелый южный ветер, лицо у Лерки было бледное, под глазами круги. Скривив губы, что, надо сказать, ее абсолютно не украшало, она процедила:

— Пора бы тебе понять — так любовь ребенка не завоюешь.

Гашпарац опустил голову: он хорошо знал, что отвечать нет смысла, к тому же в словах жены была доля истины. Но вместе с тем верил — девочка любит его прежде всего за то, что он не стесняет ее желаний. И она даже сейчас приняла сторону отца. Попыталась соврать:

— Мама, я выпила только один сок. Правда, папа?

Гашпарац почувствовал неловкость: не хотелось бы приучать дочь к заведомой лжи, хотя она героически принимала всю вину на себя. А поддержать ее — значило вызвать новую вспышку упреков и, кроме того, показать дочке, что и отец говорит неправду, если ему приходится туго. Поэтому он ответил уклончиво:

— Я точно не помню, хотя мне кажется…

Лерка многозначительно взглянула на него, а девочка скова раскашлялась. Он не ушел из дому, пока ее не уложили в постель. Когда он к ней наклонился, прощаясь, девочка шепнула:

— В следующее воскресенье поедем в Озаль. Ладно? Я никому ничего не скажу.

— М-м…

— А это не из-за лимонада. — Дочка боялась, что отец солидаризируется с матерью.

— Если ты так думаешь…

Какая-то нервозность царила и на улицах. Был один из тех дней, когда происходят заторы в движении, возникают транспортные происшествия и слышатся сигналы «скорой помощи», ибо у хронических больных возникают кризы. Оба его помощника выглядели так, словно ночь напролет кутили: бледные, с ввалившимися глазами; они сидели насупившись и курили явно без всякого удовольствия.

Неожиданно явился Штрекар, он тоже был сам не свой. Бухнулся в кресло, вытащил пачку сигарет.

— Вот и мы, — сказал он. — Только ни о чем не спрашивай.

— Следовательно, спрашивать будешь ты?

— Нет.

— Выпьешь кофе?

— Уже пил.

— Что же тогда?

— Я почем знаю?

Они помолчали, сидя в комнате, где впору зажигать свет, до того было мрачно. А на дворе ведь конец апреля.

— Я пришел объясниться, — начал Штрекар. — Я не предупреждал тебя, что отлучусь на некоторое время по делам… Ты, вероятно, меня искал?

— Да.

— Зачем? Что-то не ясно? — В голосе Штрекара прозвучал вызов, будто весь мир задался одной целью — досаждать ему вопросами.

— Нет. Я хотел тебе кое-что сообщить, — спокойно ответил адвокат.

Это не вполне соответствовало истине, потому что в субботу, когда он разыскивал Штрекара, сказать ему было нечего. Да и сейчас Гашпарац сомневался, так ли уж важно то, что он узнал. Штрекар вскинул брови:

— Это мне нравится. Надеюсь, ты сообщишь нечто новенькое.

— Я тут в субботу прошвырнулся по городу, просто так. Случайно встретил Валента, поговорили… Узнал от него три вещи: во-первых, он ничего не слышал о фотографии, во-вторых, о связи Ружицы с Гайдеком ему известно и, в-третьих, он чем-то этому Гайдеку обязан.

— Деньги?

— Не знаю. Может быть.

— Насчет фотографии, по-моему, вранье. Да и о Ружице с Гайдеком — тоже. Это в его стиле. Прикидывается, не хочет показать, что его надували.

— Да кто его знает — он крепкий орешек, — согласился адвокат. — О нем я судить не решаюсь. Зато знаю, почему он ушел из «Гефеста».

— А это откуда?

Гашпарац рассказал о встрече в Рогашска-Слатине. Штрекар глядел прямо перед собой, потом произнес:

— Может, стоило бы Валента допросить по всей форме. Как подозреваемое лицо. А это предполагает…

— Я знаю, — перебил адвокат.

Они молча курили. Штрекар беспокойно ерзал в кресле, Гашпарац же сидел невозмутимо. Сейчас они напоминали противников, которых пытается примирить адвокат, причем, казалось, одного примирение устраивает, а другого совсем наоборот.

— Ты не сердись, я несколько раздражен. Твои сведения могут оказаться весьма существенными, — признался инспектор. — Может быть, здесь и зарыта собака.

— У меня такое чувство, что события продолжаются. Мы в чем-то копаемся, а все происходит прямо у нас на глазах. И можно еще черт-те чего ожидать.

— Откуда такой фатализм? Впрочем, это на тебя похоже.

— Конечно, — согласился Гашпарац.

— А я ездил в Забок, — сказал Штрекар. — Помогал коллеге. Тоже убийство. Поэтому меня не было в Загребе. Но и я кое-что узнал. Только мои сведения не очень-то придутся тебе по вкусу.

— Мне? Но дело же ведешь ты?!

— Речь идет о госпоже Надьж, которой ты весьма симпатизируешь.

— И что же?

— Я проверял, где она была вечером в день убийства.

— Где?

— Ну, этого я пока не знаю. Но дома ее не было, абсолютно точно. Она ушла в восемь и возвратилась около полуночи.

XIX