Современный югославский детектив

Девушка молчала, опустив голову. Волосы зачесаны назад, лоб открыт, лицо в полутьме невозможно было рассмотреть. И все-таки Гашпарац почувствовал, что ее терзают сомнения. Поэтому он подсказал:

— Что он хотел?

Она наконец решилась. Подняла голову и испытующе посмотрела ему прямо в глаза. Заговорила спокойно, как прежде.

— Он хотел взглянуть на ее вещи.

— На какие?

— На бумажки.

— И? Вы показали?

— Конечно. Их немного, вы сами видели.

— Он что-нибудь взял?

— Нет. Только посмотрел, да так, будто они не больно-то его и интересуют. Потом велел мне все как следует сложить.

— Значит, он не нашел, что искал?

— Нет.

— А что сказал?

— Пригрозил, что меня… что мне плохо будет, если кому-нибудь проболтаюсь о его приходе. Да что тут скрывать, если уж я вам сказала, что он приходил, могу и все остальное. — В темноте голос девушки звучал особенно тихо, она почти шептала. Гашпарац подумал, что сцена напоминает исповедь в костеле. Полумрак в маленькой кухоньке способствовал сближению и взаимному доверию, хотя откровенность девушки скорее объяснялась одиночеством, отсутствием человека, которому она могла бы открыться, с кем могла посоветоваться.

— А что он искал?

— Какую-то фотографию. Какую-то карточку, где Ружа снята не дома, а на вокзале, что ли, или на какой-то станции. Я понятия не имела об этой фотографии, не слышала о ней и не видела.

— А он объяснил вам, зачем она ему понадобилась?

— Нет. Он был какой-то грубый, злой, и я спросить побоялась.

Гашпарац молчал. Значит, Штрекар оказался прав: Валент знал о фотографии. А зачем этому странному молодому человеку понадобилась фотография? И что вообще связано с этой фотографией? Что думает об этом девушка? Спросить ее?

— Ну хорошо, он ничего не объяснил. А не смогли бы вы из чего-либо в его поведении заключить, зачем ему нужна эта карточка? Может, как память о Руже?

— Не думаю. Он не такой.

— Зачем же?

— Думаю, есть у него какая-то выгода.

— Какая выгода?

— Не знаю, только уверена — у него свой интерес.

— Почему вы так уверены?

Девушка вздохнула, потом произнесла медленно, как человек, который почувствовал себя крайне неудобно после того, как, излив душу случайному попутчику, вдруг заметил, что его исповедь услышал кто-то из знакомых или близких, оказавшийся рядом и не замеченный прежде.

— Я не думала, что до такой степени вам проболтаюсь, — проговорила она еще тише. — Да теперь уж все равно. Как-то я подслушала их разговор.

— Где?

— Здесь. Был полдень. Они сидели, как мы сейчас с вами. Ружа не предполагала, что я дома, а я спала в соседней комнате. Они о чем-то спорили. Когда я проснулась, они говорили о какой-то фотографии. Ружа отказывалась, а он настаивал. Я запомнила только одно…

— Что вы запомнили?

— Он сказал, что при помощи фотографии можно получить огромные деньги, которые обеспечили бы всю их будущую жизнь.

XX

Дождь кончился, на северо-западе заголубело небо, сквозь бегущие облачка то и дело проглядывало солнце и озаряло Слем, на склонах которого в чистом, прозрачном воздухе, казалось, можно было рассмотреть каждое дерево. Если час назад все напоминало осень, то теперь перемена, происшедшая в природе, свидетельствовала о стремительном приближении мая, с его своенравными ливнями и ярким солнечным светом.

Гашпарац торопливо шагал вдоль берега, опираясь, словно на трость, на потрепанный старомодный зонтик с массивной деревянной ручкой: несмотря на возмущение Лерки, он пользовался только им. Этот зонтик был куплен еще его отцом — как-то в Цетинье тот угодил под дождь, а местные жители сумели его убедить, будто дождь зарядил на целый месяц. Он шел быстро и ощутил душевный подъем, словно впереди его ожидало интересное предприятие или успех, в то время как рациональный анализ последних событий свидетельствовал, что дело — во всяком случае, так ему казалось — весьма усложнилось и надежда проникнуть в тайну, с которой он таким странным образом оказался связанным, становилась все более зыбкой. И тем не менее его не покидало ощущение, что события развиваются, и участники их интенсивно размышляют, оценивают ситуацию, что-то предпринимают и все это в конце концов приведет к некоей развязке. Смыкалось временное кольцо — во всяком случае, так полагал Гашпарац, — хотя люди, с которыми он соприкасался, сохраняли видимое спокойствие. Именно поэтому он с такой стремительностью летел вперед, хотя домой, как всегда, идти не хотелось. В голове рождались планы, что бы еще предпринять, однако ни на чем окончательно остановиться он не мог.

Свидание с сестрой Ружи оборвалось внезапно, но очень просто и естественно, как просто и естественно было все, что девушка делала. В какую-то минуту она взглянула на часы и сказала:

— Полшестого. Мама вот-вот вернется.