Современный румынский детектив

— Не знаешь! — Беглый покачал головой. — И никто не знает. Круглая ли она, как яблоко, грушевидная ли, а то и пустотелая. Тысяча и одна гипотеза. А еще говорят, что в этой полости — другой мир, другая цивилизация.

— Эти, что на летающих тарелках?

— Эти, другие ли…

— Как же это, дядя?

В глазах Силе горели зеленые огни. Он увлекся.

— Представь себе, Митря, что, когда на Крайнем Севере наступает зима, некоторые звери, вместо того чтобы податься сюда, к нам, где теплее, направляются к полюсу.

— Да ну?

— Неизменно! Зима на полюсах Земли продолжается шесть месяцев. Шесть месяцев тьмы и страшного мороза. Тем не менее это их привлекает. Идут себе, идут и вдруг исчезают. Где, я тебя спрашиваю?

— В полости?

— Конечно. Иначе они бы туда не шли, их остановил бы инстинкт.

— Правильно, братец ты мой! Была у нас пегая собака. Так за день до землетрясения сорокового года выла как сумасшедшая, с цепи рвалась. Верно говоришь, инстинкт…

— То есть, — продолжал Профессор, — нельзя исключить существования на Земле грота больших размеров, потерянного мира.

Вор почесал затылок. Ему не очень-то верилось.

— Как же это до сих пор никто его не обнаружил?

— Человеку туда не проникнуть.

— Даже на самолете?

— Даже. Ты пребываешь в уверенности, что двигаешься по прямой, а на самом деле идешь в обход. Здесь проявляется, как бы это тебе объяснить доходчивее, некая отклоняющая тебя сила.

— Чудеса, да и только!

— Смех один! Ходят люди по земле, не зная, на каком свете живут. Я видел карту Земли, нарисованную более двух тысяч лет назад. Это не что иное, как ее вид с высоты. Так ее космонавты фотографируют.

— Что ты говоришь? Значит…

— Погоди, я еще не закончил! На одной из первых карт Земли нарисован остров, поддерживаемый тремя рыбами.

— Подумаешь!

— Несколько лет тому назад Кусто, француз один, обследовал море при помощи батискафа — стальной камеры, спускающейся на большие глубины. Так представляешь, оказалось, что этот остров покоится на трех других островах.

Вор слушал, затаив дыхание и часто моргая. Силе с жаром перечислял загадки Земли, рассказывал о тайне каменных истуканов острова Пасхи, о других необъяснимых явлениях. Он нарисовал палкой в пыли карту материков, очертив регион, где до сих пор не изжито людоедство. Вор плюнул с отвращением.

— Значит, попади я к ним, сожрут?

— Тебя нет, Митря, во избежание отравления… Знаешь, ночью перед сном я думаю, что стал бы делать в пустыне, как вышел бы из положения… — Один?

— Один.

— Пропал бы к черту. От одной тоски и то пропал бы.

— Один испанец семь лет прожил на острове, где не было ни воды, ни растений.

— Что же он жрал?

— Черепах.

— Батюшки!

— Их кровью утолял жажду, мясом — голод, из панцирей соорудил хижину. Мне хочется чего-нибудь в этом роде… Димок глянул на него сбоку и пробормотал неуверенно:

— Семь лет жрать черепах?

— Не понял ты, ничего не понял! Там, где смерть подстерегает на каждом шагу, существует и радость победы, радость первооткрывателя земли, о которой никто не подозревал… — Силе вздохнул, уставившись вдаль. — Я договорился с группой геологов, мы ожидали выдачи паспортов, когда случилось несчастье.

Димок покачал головой:

— Ты, дядя, слишком того… — И замолчал. Глаза Беглого источали яд.

— А ты бы что стал делать на моем месте?! Застань ты своего брата Георгия или как его там…

— Георгий.

— Застань его в собственной постели с твоей собственной женой?!

— Что я фазан, что ли, жениться?

— А ты представь себе, что женат! Да к тому же души в ней не чаешь. Не ударила бы тебе кровь в голову? Не убил бы обоих?

— Убил бы.

— Такова была моя судьба, Димок. Челнок улыбнулся:

— Сами мы ее пишем, петух! Кровью.

Они замолчали. Вор не нарушал спокойствия Беглого. Силе кусал сигарету, терзаемый застарелой, глубокой болью, таившейся в глубине души.

По краям канавы ползало множество божьих коровок, их красные сутаны рисовали среди ромашек кровавые зигзаги.

Вор сорвал цветок и начал обрывать лепестки.

— Прав по-своему тот боров: двушку в щель, алло, дорогая, я возвращаюсь домой — и горя нет!

— Это называется украсть собственную шапку.

— Что ж, паря, не мы сотворили этот мир… А детишек у тебя много?

— Девочка. Ее взял к себе мой двоюродный брат.

— Тот длинный, очкарик?

Силе вспомнил свою оплошность.

— Мне худо становится при одной мысли! Как это я забыл узелок?

— А может, обошлось… Чует моя душа, что застанешь его дома.

— Дай-то бог!

— Разве ты не знаешь, что слепому аисту бог собственноручно свивает гнездо? Как при игре в нарды: сыграет новичок неумело, а глядишь, оно к лучшему.

Беглый шел быстрым шагом, подгоняемый думами, Димок едва поспевал за ним.

— Неладно, дя Силе!

— Что неладно?

— То, что ты задумал. Дом под наблюдением, они же знают, что ты соскучишься по девочке.

— Мне надо ее увидеть, Димок! Зачахну, если не увижу!

— А я что толкую? Тебя разом схватят, это ж наживка! А телефон есть?

— Есть.

— Так позвони!

— Ей в нынешнем апреле семь лет исполнилось, — с нежностью сказал Беглый. — Наверное, в школу пошла…