Всхожу по трем ступенькам на крыльцо одноэтажного домика, где проживает молодой художник, звоню и несколько минут жду, пока Мирча Рошу откроет мне дверь. Он в рабочей куртке, заляпанной краской. Пытаюсь пожать ему руку, но он выставляет локоть — пальцы у него тоже в краске.
— Я только что положил последний мазок на портрет Виорики. Если хотите взглянуть, вы как раз вовремя.
— Благодарю, буду очень рад, — отвечаю я, входя вслед за ним в прихожую.
Тут я останавливаюсь, охваченный подозрением.
— Виорика у вас?
— А, нет, я заканчивал работу по памяти. Я ее не видел с того вечера в театре. У меня такое впечатление, что она меня избегает. Пожалуйста, вот сюда.
Из холла, не слишком обширного, но обставленного с безупречным вкусом, переходим в просторную мастерскую с двумя огромными окнами на юг. Она выглядит точно так, как я и ожидал. Бесконечные картины, эскизы, гравюры, маски, литье — все это развешано и разложено повсюду: на стенах, на столах и стульях и даже на полу. Манеры — самые разнообразные, и ясно, что только часть вещей — дело рук хозяина. Напротив окна, на мольберте, — та самая «ню». Тонкая игра желто-коричневых оттенков на грани между реализмом и абстракционизмом, схвачен скорее дикарский и независимый характер натуры, чем собственно внешность. Сделано не без таланта, что и говорить, но не вполне в моем вкусе.
Естественно, ни на минуту не даю автору этого почувствовать. Долго смотрю на картину, потом, как умею, формулирую несколько хвалебных оценок. Мирча Рошу принимает их с видимым удовольствием.
— Я здесь попробовал относительно новую для себя манеру, — объясняет он. — Если бы мне года два-три назад сказали, что я буду делать такие вещи, я бы не поверил. Я отвергал ползучий реализм. Но абстракционизм сейчас на закате, и как-то не хочется плестись в хвосте…
Следует краткая беседа о живописи, я стараюсь выразить восторг по поводу того, что вижу в мастерской (многие картины подписаны громкими именами и представляют, я думаю, немалую ценность), затем мало-помалу перехожу к тому, что меня интересует:
— А ювелирными работами вы никогда не занимались? Он смотрит на меня оторопело.
— Нет. Почему вы спрашиваете?
— Ну, я знаю, что многие художники этим занимаются. В салонах бывают очень красивые вещи. Помнится, ваш друг Дан Сократе в молодости…
— Дан? Ни за что на свете! Он презирал всякое прикладное искусство.
— Вы совершенно уверены?
— Совершенно.
— Вы с ним когда-нибудь об этом говорили?
— О ювелирном деле — нет, этого нам только не хватало! Но он часто говорил, что прикладное искусство губит художника.
— Значит, никогда ни о каких драгоценностях, своих или чужих, речи не было?
— Никогда, это исключено.
— Вероятно, вы правы, не знаю, как это у меня создалось такое впечатление…
Нет, и Мирча Рошу тоже не лжет.
Происходит очередной обмен любезностями, после чего я решаю взять быка за рога.
— А знаете, зачем я на самом деле пришел? В нашем разговоре на Вама-Веке вы утаили от меня правду по двум очень важным в опросам.
Он слегка краснеет и проводит рукой по черной шелковистой бороде.
— Не понимаю…
— Прекрасно понимаете. Я пришел вас выслушать.
— Но я действительно не понимаю.
— Хорошо, мне придется выражаться яснее, Вы скрыли от меня, например, тот факт, что недоразумение между вами и Даном Сократе произошло из-за вашей влюбленности в его жену.
— Это… это… Кто вам сказал?
— Ну-ну, вы прекрасно знаете, что дело обстояло именно так. Теперь у вас нет причин скрывать правду. Я напал на след убийцы.
Он молчит, нервно теребя бороду. Наконец взрывается:
— Да, да! Я утаил от вас правду. Я на самом деле увлекся Адрианой, но с какой легкостью это на меня нашло, с такой же и прошло, и очень скоро. Дан, однако же, успел заметить и устроить скандал. Некрасиво получилось и очень нелепо, потому что я-то никаких конкретных действий не предпринимал, напротив, пытался взять себя в руки… Только, ради всего святого, не думайте, что я это утаил из страха, что меня будут подозревать!
— А из-за чего же тогда?
— Вы непременно хотите знать? Какое это может иметь значение сейчас, если вы говорите, что напали на след преступника?
— Все и всегда может иметь значение.
— Ладно, скажу. Мне, если хотите, было ужасно стыдно.
— Перед вашим покойным другом?
— Да нет же, черт подери! Перед вами. Или вы думаете, что я не знаю, кем вам была Адриана?
Я кашляю.
— Понял. Оставим это.
Проходит несколько мучительных мгновений, пока я собираюсь с духом.
— Но это никак не объясняет вашу вторую ложь.
— Опять ложь?
— Да. И уже поважнее. Он заливается румянцем.
— Но не думаете же вы, что я…
— Я ничего не думаю. Речь идет о фактах. Когда я спросил, где вы были в то время, когда произошло преступление, вы ответили, что на эстрадном ревю вместе с доктором Паулом Чернеску.
— Ну да, а где же еще?
— С той лишь разницей, что были вы не вместе. Прежде чем сообразить, он надолго задумывается.
— Господи боже ты мой, мне это даже в голову не пришло! — восклицает он наконец. — Просто какой-то заскок. Вы правы, мы виделись только в начале и в самом конце. Билеты были…