Современный сонник

— Тебе показалось. Ну кто забредет сюда, в это урочище?

— А я слышала чей-то голос.

— Лес велик.

Он стал гладить ее шею, покрытую капельками пота. Потом повернул лицом к себе. Оба они закрыли глаза. Он жадно целовал ее, запрокинув на спину.

И тогда они забыли всякий стыд. Прильнув друг к другу, они метались на помятом пиджаке. Она протянула руки и вцепилась ему в волосы. Он стал расстегивать ее блузку, но не мог справиться одной рукой, в конце концов рванул изо всех сил и переливчатые кружки пуговиц покатились в гущу вереска.

Она притянула его к себе. Они сползли на узенькую тропинку, слившись в объятии, не дыша. Его левая рука лежала неподвижно, словно спрятавшись за спину. Между кожаными пальцами застряли иголочки хвои.

Широко раскрыв глаза, она не отрываясь смотрела в небо, из-под вздернутой верхней губы выступали кончики белых зубов. С непонятным отчаянием он прижал ее и вдруг замер, не шевелясь.

Тогда она принялась торопливо целовать его, прижимать к себе. Что-то вроде ужаса сдавило мне горло.

Он снова с яростью кинулся к ней. И снова замер, пряча голову в углублении ее ключицы. Она ласково гладила его по голове, потом захватила в кулак пряди его волос, приподняла его голову и впилась губами в губы.

Он еще раз с отчаянием прижался к ней. Она раскрыла объятия, отрывисто вскрикнула, глядя невидящими глазами в небо, но он со стоном отполз и припал лицом к земле. Так они лежали довольно долго, дыша все тише и медленнее. У нее были закрыты глаза, но лицо не выражало спокойствия. Не приподнимая век, она протянула руку, чтобы прикрыть юбкой голые бедра. Он, вероятно, угадал ее жест, потому что перехватил ее руку на полпути и стал страстно целовать. Но они все еще не решались посмотреть друг на друга.

Потом она села, натянув на колени подол юбки. Партизан лежал, уткнувшись лицом в мох. Я чувствовал, как холодная капля пота ползет у меня по спине. Регина встала и пошла вперед по тропинке.

— Регина, — тихо окликнул ее партизан, не открывая лица.

Она уходила тяжелым, усталым шагом.

— Регина, — едва слышно повторил он.

Она молча исчезла между деревьями.

Вскоре и он поднялся и сел, тупо глядя в землю. Потом рванулся, словно хотел сбросить с себя что-то противное и скользкое, и в исступлении стал колотить протезом по земле. Своей кожаной рукой он давил и мял вереск, как издыхающую гадину.

Наконец он встал, поднял пиджак, кое-как отряхнул его от еловых иголок и пошел в противоположную сторону.

У меня онемела нога. Исполненный непонятного страха, я подпрыгивал между кустами можжевельника, волоча за собой чужую, потерявшую чувствительность ногу. Я инстинктивно держал путь в ту сторону, где должно было находиться солнце, клонящееся к закату.

Не знаю, долго ли я шел, но в конце концов я остановился в дубовой роще на склоне, спускавшемся к реке. От ног отскочила большая колючая шишка и, высоко подпрыгивая, покатилась вниз.

Вода была холодная и уже потемневшая в предчувствии приближающегося вечера. Я выбрался на другой берег и только тут заметил, что городок наш лежит далеко с левой стороны, что, блуждая в бору, я потерял ощущение пространства.

Итак, я возвращался-по краю ольховой рощи, обходя тлеющие торфяники и осевший, сильно изрытый кротовинами курган, а навстречу мне неслась песнь молившихся у реки:

О боже, боже, услышь наши мольбы!
Ты, что еси мною, а я тобою есмь,
Ты, что дал мне начало,
Ты, что моим будешь пределом…

Потом я остановился в сторонке и смотрел на людей, собравшихся на лужайке. Они стояли на коленях, молясь из страха перед неведомым. Над ними нависло небо — странное, вопреки всем законам природы, насыщенное в эту позднюю осеннюю пору воистину летним зноем.

Там были и Корсаки, и граф, и Ромусь. Даже путевой мастер сегодня держался ближе к собравшимся. Но ее я не заметил. Возможно, ее загораживала от меня спина мужа, который не то руководил молитвами, не то внимал им.

Так закончился мой день. Я притащился домой и сел на пороге веранды, прислушиваясь к боли, от которой ныло все мое тело. И по временам мне казалось, что этот воскресный день был сном, сном из далекого прошлого, сном, который нельзя забыть.

Скрипнула калитка. Торопливым шагом приближалась Регина, прикрывая рваную блузку руками, скрещенными на груди. Она прошла мимо меня, не поднимая головы.

— Добрый вечер, — выпалил я, и сам испугался своего голоса.

Она остановилась. Я видел ее спину с вересковым пятном на блузке.

— Добрый вечер, — ответила она.

Я сильно смутился, но она, видимо, обрадовалась дружеским словам, потому что сказала, захлебываясь от волнения:

— Ах, не стоит по праздникам выходить из дому. Поехала я в город и чуть не сдохла с тоски. Лучше было бы остаться, что-то сделать, пошить или даже почитать. Ах, дура я, дура.

Она постояла с минутку и вдруг вбежала в комнату.

Солнце уже зашло. Только изоляторы на телеграфном столбе еще отливали красным цветом. Высоко в небе парила большая стая птиц.