Современный сонник

— Войдите, — негромко ответили мне.

Я стал искать дверную ручку, царапая ногтями неоструганные, шершавые доски.

— Открыто. Входите, — произнес тот же голос. Замок щелкнул своим грубо сколоченным механизмом, и я увидел комнату — именно такую, как ожидал. Стол, накрытый домотканой скатеркой, небольшая полка с книгами, на стенах случайные сувениры-фетиши.

С топчана поднялся Юзеф Царь, он был в одной рубашке. Рядом с ним, в зеленоватой тени, лежала она.

— Я, верно, помешал? — смутился я.

— Пожалуйста, пожалуйста, входите, — сказал Юзеф Царь, застегивая рубашку у ворота.

Она тоже встала с топчана и пригладила на себе смятую блузку. Даже не взглянув в мою сторону, она лениво стала закалывать волосы перед окном, за которым в гуще стеблей плюща стоял жаркий день.

— Я через несколько дней уезжаю.

— А-а-а, — протянул Юзеф Царь и не спросил, надолго ли я уезжаю и почему.

Комната была обставлена вещами, составляющими обязательный реквизит быта в этих краях, но размещены они были в совершенно непривычном порядке, и ясно было, что обитатели дома — люди не здешние. Мне запомнились такие комнаты еще со времен войны.

— Я пришел побеседовать, — сказал я.

— Да, да, вспоминаю. Мы об этом говорили.

Она обернулась и смотрела на меня, проделывая едва заметные ритмичные движения своей ступней, слегка выдвинутой вперед.

— Ну вот, — обратился к ней Юзеф Царь, — ты собиралась ведь сходить в Подъельняки, Юстыся?

Она подошла к скамье, взяла корзинку, сплетенную из еловых корней, и снова повернулась ко мне, словно выжидая. Он шагнул к ней и без стеснения ее обнял. Они оба смотрели на меня, и похоже было, будто им хочется, чтобы я запомнил это навсегда.

— Ну, ступай, ступай, дитя мое, — сказал он наконец.

Тогда она прильнула к нему, и они бесстыдно поцеловались в губы. Я чувствовал, как теплая капля пота стекает у меня вдоль носа и щекочет его.

— Жарко, — сказал я. — Такого зноя еще не было.

Они держались за руки, а я чувствовал себя крайне глупо. Потом она медленно, палец за пальцем, отпускала его руку, и эта ее манера казалась мне совершенно непристойной.

— Может быть, зимы вообще не будет, как вы думаете? — спросила она довольно громко.

Я молчал.

— Вы не верите в конец света?

Мне хотелось ответить, к тому же ответить насмешкой, чтобы задеть побольнее, но ничего не лезло в голову.

— Верно я говорю? — спросила она.

— Не знаю. Может, и верно.

Она покачалась на одной ноге, глядя куда-то вбок, а потом рывком выбежала из комнаты. Тогда я снова услышал звук кларнета, неизвестный музыкант по-прежнему дудел за рекой.

— Садитесь, — сказал Царь, указывая на табурет.

Я сел, а он стал прохаживаться скупыми шажками вдоль топчана. Я видел перед собой окно, искрящееся, как очаг пылающей деревенской печи.

— Ну и что? — спросил он, остановившись передо мной.

Я чувствовал, что он недоволен моим приходом, что с самого начала, с первого разговора у реки он ко мне не расположен и что неприязнь свою он прикрывает любезной сдержанностью. Таким образом, я не знал, как подступиться и с какой стороны пробить стену враждебности.

— Я хочу вас кое о чем спросить, — сказал я.

После этих первых слов сосредоточенная настороженность, которую я прочел в его черных, полузакрытых глазах, отбила у меня охоту к дальнейшему разговору. В уголках его губ я заметил засохшую корку слюны.

— Для меня это чрезвычайно важно, — добавил я.

Он пошевелился.

— Итак, я вас слушаю.

— Шафир, вы ведь его знаете, считает меня ненормальным, — и тут я замолчал, не находя подходящих слов.

Он стоял, наклонив голову, весь начеку, его чуть сгорбленные плечи выдавали напряжение.

— Да, я слушаю вас, — тихо сказал он.

— В жизни каждого из нас были какие-то события, которые потом, как камни, давят на все дальнейшее наше существование. Видите ли, я за минувшие годы очертил большой круг и теперь, когда я возвращаюсь к началу пути, некоторые события приобретают для меня особую важность. Быть может, они стали даже более важными, чем были в тот момент, когда происходили. Потому что теперь, помимо их фактического значения, я доискиваюсь в них чего-то большего, ищу в них некий смысл, определяющий порядок нашего бытия. Ясно ли я выражаюсь?

— Ну, — замялся он, — пожалуй, не слишком. Но я слушаю.

— Для меня это имеет огромное значение. Мне в жизни предоставлялось много возможностей выбора, а я все мучаюсь, потому что хочу найти смысл в своем выборе. Согласитесь, что нам довелось многое пережить. По насыщенности событиями нашей судьбы хватило бы на несколько поколений. И вот, пожалуй, поэтому мы испытываем потребность в неком подведении итогов, в выводе, в каком-то, не знаю, право, не знаю, каком порядке, который все бы обосновал.

— Это значит, что вы пришли ко мне с тем же, что и все люди из городка?

Я увидел ее за окном, она медленно поднималась по тропинке на порыжевший холм. На вершине она остановилась и долго смотрела в сторону реки. Потом села, поставив корзинку между своими худыми золотистыми коленями.

— Нет. Мне не нужна вера извне. Я хочу в себе найти успокоение.