Совы в Афинах

“Спасибо. Я так и сделаю, я нисколько тебя не виню, - сказал Менедем, - И выглядел ли Деметрий таким застенчивым и смущенным, как тогда, когда мы с Соклеем пришли с тобой?”

“Его там даже не было”, - ответил Протомахос. “Дромоклейдес все равно это сделал. Я полагаю, Деметрий рано или поздно услышит об этом, когда встанет с постели с той женщиной, которая сейчас с ним.” Менедем вспомнил ту хорошенькую девушку, которую он мельком увидел, когда они с кузеном обедали с Деметриосом. Но Протомахос еще не закончил. Когда раб вернулся с вином - он также включил кубок для Менедема, - родосский проксенос продолжил: “Это был не единственный указ, который сегодня издал наш новый Перикл. Клянусь собакой, нет! - даже близко нет ”.

Он сделал паузу, чтобы позволить рабу наполнить кубки. Вино не могло быть слабее, чем один к одному. Раб проделал хорошую работу, оценивая настроение своего хозяина. Менедем сказал: “Хочу ли я знать остальное?”

“Вероятно, нет, но я все равно скажу вам - страдание любит компанию”, - сказал Протомахос. “Они собираются переименовать месяц Монихион в Деметрион, в честь-honor? ha!-о победе, одержанной Деметрием при Мунихии. Нечетный день между концом одного месяца и началом следующего, который иногда случается, когда вы не знаете точно, когда новолуние, они тоже назовут Деметрионом. И ты знаешь Дионисию, в которую ты ходил? Это больше не Дионисия, клянусь Зевсом. Отныне это будет ”Деметрия". Его гортань работала, когда он опустошал свой кубок с вином. Затем он снова наполнил ее.

Менедем пил медленнее, но вряд ли был менее встревожен. “Это… налегать на это лопатой, не так ли?” он сказал: “Я надеюсь, у Деметриоса хватит здравого смысла не воспринимать всю эту болтовню слишком серьезно. Если он начнет верить, что он бог на земле… Что ж, это было бы не так уж хорошо - ни для него, ни для кого другого ”. Деметрий показался ему тщеславным человеком. Он был рад, что это была забота Афин, а не его или Родоса.

“Ты можешь видеть это - у тебя есть здравый смысл”, - сказал Протомахос. Соклей так не думает, подумал Менедем. И ты бы тоже, если бы знал, что Ксеноклея, возможно, носит моего ребенка. Поскольку проксенос, к счастью, этого не знал, он продолжил: “Я тоже это вижу. Такие люди, как Стратокл и Дромоклейд?” Он тряхнул головой. “И я все еще не сказал тебе самого худшего”.

“Есть еще что-нибудь? Papai!” Сказал Менедем. “Тогда давай. Дай мне это услышать. После девяноста девяти ударов плетью, какой сотый?”

“Именно так. В рамках подношения мы, афиняне, должны освятить несколько щитов в Дельфах. Возникли разногласия по поводу того, как лучше это сделать. Итак, Дромоклейд, этот никчемный лизоблюд, выдвинул предложение, чтобы жители Афин выбрали человека, который принесет жертву, получили добрые предзнаменования, а затем обратились к Деметрию - обратились к богу-спасителю, как говорится в предложении, - и получили его оракульский ответ о том, как лучше всего провести посвящение. И что бы он ни сказал, Афины так и сделают. И предложение было принято. Кто-то, вероятно, сейчас занят вырезанием букв на камне ”.

“О боже”, - снова сказал Менедем. Этого было недостаточно. “О боже”. Этого тоже было недостаточно. Он в спешке допил вино и налил себе еще. Возможно, этого тоже было недостаточно, но мы были на правильном пути.

“Мы победили при Марафоне”, - с горечью сказал Протомахос. “Мы победили при Саламине. Мы сражались со Спартой целое поколение. Я как раз превращался из юноши в мужчину, когда мы дали македонцам все, что они хотели в Хайронее, это было примерно в то время, когда ты родился. Мы проиграли, но мы упорно сражались. Мы отдали этому все, что у нас было. Даже Леостен восстал против македонцев после смерти Александра. А теперь это! От этого хочется плакать ”. Судя по выражению его страдальческого лица, он имел в виду это буквально.

Менедем положил руку на плечо родосского проксена. “Мне жаль, наилучший”, - сказал он; в политических вопросах он мог сочувствовать Протомахосу и сочувствовал. “Сейчас тяжелые времена”.

“Фурии забирают всех македонцев - Деметрия и Антигона, Кассандра, Лисимаха, Птолемея, Полиперхона, всех их!” Протомахос взорвался. Это из-за вина, подумал Менедем. Это слишком крепкая смесь, и она действует на него по-своему. Но голос Протомахоса, когда он продолжал, не звучал ни в малейшей степени пьяным. “Знаешь, это может случиться и с Родосом. Если один из маршалов когда-нибудь попадет в ваши стены, вы из кожи вон ляжете, чтобы он тоже был доволен - из кожи вон ляжет вперед”.

Это заставило Менедема сделать глоток из кубка, который он снова наполнил. Он сплюнул за пазуху своего хитона, чтобы отвратить дурное предзнаменование. “Пусть этот день никогда не наступит”, - сказал он. Если это произойдет, он опасался, что Протомахос был прав. Льстецы жили повсюду, и ни один из македонских маршалов - за возможным исключением Антигона - не показал себя невосприимчивым к похвале.