Совы в Афинах

“Мы сказали то же самое, родианец. Не забывай об этом”, - ответил Протомахос. “То, чего ты желаешь, и то, что ты получаешь слишком часто, не совпадают”. Он посмотрел на маленькие баночки с духами, которые Менедем поставил, чтобы он мог выпить немного вина. “Прости, что я обременял тебя этим. Возвращайся на агору и приготовь себе немного серебра”.

“Все в порядке”, - легко сказал Менедем, - “Не беспокойся об этом. Ты проявил ко мне и Соклею всю доброту”. На самом деле, больше, чем ты думаешь. “Меньшее, что я могу сделать взамен, - это выслушать”.

“Мило с твоей стороны так сказать”, - сказал ему Протомахос. “Я хочу сказать, что вы двое были лучшими гостями, которые у меня были с тех пор, как я стал проксеносом. Мне будет жаль, когда ты вернешься на Родос, и я всегда буду рад видеть тебя в моем доме ”.

“Большое вам спасибо”. Менедем сделал большой глоток вина, чтобы скрыть свой румянец. Он не был застрахован от смущения. Услышав такую похвалу от мужчины, с женой которого он спал, он почувствовал себя глупо, не говоря уже о чувстве вины. Но показать, что он чувствовал, означало бы только навлечь на себя неприятности, и то, что Протомахос должен был сказать тогда, было бы чем угодно, только не похвалой.

На данный момент родосский проксенос ничего не заметил. “Я говорю вам только то, чего вы заслуживаете”, - сказал он.

Менедем допил вино, прихватил духи и в спешке покинул дом Протомахоса. Он не хотел выдавать себя, и он также не хотел больше терзать свою совесть. Пробираясь по извилистым улочкам Афин к агоре, он задавался вопросом, почему это его беспокоит. Этого не было во время его дел в Галикарнасе, Тарасе, Эгине и любом из нескольких других городов. Почему здесь? Почему сейчас?

Ты слишком долго слушал Соклея, и он, наконец, начал раздражать тебя. Но Менедем покачал головой. Это было не так просто, и он знал это. Отчасти это было из-за того, что он узнал Протомахоса и полюбил его, чего у него не было ни с одним из других мужей, которых он оскорбил. Отчасти это было из-за того, что он не был уверен, сколько из того, что Ксеноклея сказала о Протомахосе, было правдой, а сколько выдумано, чтобы подстегнуть ее нового любовника.

И отчасти это было связано с тем, что соблазнение чужих жен было спортом, который начинал надоедать. Острые ощущения от проникновения в незнакомую спальню казались меньше. Риски казались больше. И он пришел к пониманию, что то, что он получал от женщин, хотя и было по-своему лучше, чем то, что он получал в борделе, было не совсем тем, чего он хотел, или было не всем, чего он хотел.

Может быть, мне нужна жена. Эта мысль так удивила его, что он резко остановился посреди улицы. Мужчина позади него, который вел тощего осла, нагруженного мешками с зерном или бобами, издал возмущенный вопль. Менедем снова зашевелился. Его отец начал поговаривать о том, чтобы подыскать ему невесту. До этого момента он сам не воспринимал эту идею всерьез.

И у отца есть женщина, которую я действительно хочу -и я думаю, что она хочет меня. Менедем пробормотал себе под нос. В течение последних нескольких сезонов плавания он делал все возможное, чтобы оставить мысли о Баукисе позади, когда Родос скрылся за горизонтом. Есть вещи, которые он бы не стал делать, какими бы заманчивыми они ни были. Во всяком случае, он надеялся, что этого не произойдет.

Он задавался вопросом, почему она так привлекла его. Она не была ослепительно красивой, даже если у нее были приятные формы. Единственное, о чем он мог думать, это о том, что он узнал ее получше еще до того, как впервые нашел привлекательной.

Она была для него личностью, человеком, который ему нравился… а потом он обратил внимание на ее прелестные бедра и округлую грудь (значительно более милую и округлую сейчас, чем когда она появилась в доме четырнадцатилетней девочкой). Он беззвучно насвистывал. Могло ли это иметь такое значение? Возможно, могло.

Вот и агора. Он добрался до нее, не заметив последней половины своего путешествия. Он пытался выбросить Баукиса из головы - пытался, но не слишком удачно. Он издал несчастный звук, глубоко в горле. Даже он знал, насколько опасным может быть влюбленность. И это было бы опасно, даже если бы она не была женой его отца. Как и любой эллин, он считал влюбленность болезнью. Во многих отношениях это была приятная болезнь, но это не улучшало прогноз. Конечно, прогноз для любого, кто влюбился в свою мачеху - даже если она была на несколько лет моложе его, - был плохим.

Суматоха на рыночной площади принесла облегчение. Со всех сторон вокруг него болтали и шушукались люди, и Менедем не мог сосредоточиться на собственных тревогах. Кто-то сказал: “Интересно, как мир мог существовать до того, как Деметриозей создал его. Я полагаю, что все наши предки были всего лишь плодом его воображения”.

“Фигово-сосущие вымыслы”, - ответил кто-то другой и добавил вдобавок еще одну непристойность.