Совы в Афинах

“Я надеюсь на это!” Воскликнул Соклей. Мысль о плавании в Афины так взволновала его, что он едва заметил, как Трайсса вышла из кухни с хлебом и вином.

Его отец усмехнулся. “Афины - твоя возлюбленная, конечно же”.

“Я никогда не говорил иначе”, - ответил Соклей. Он рассмеялся, в основном над самим собой. “Я бы не смог, не так ли? - во всяком случае, если бы захотел сказать правду”.

“Мне было жаль, что пришлось так быстро привезти тебя домой из Ликейона”, - сказал Лисистратос. “Однако нам нужен был хороший тойхаркосс, а ты единственный в семье, у кого лучше всех разбираешься в цифрах”.

“Нет, это Менедем - или ты говоришь не о женщинах?” Невинно спросил Соклей.

Его отец закатил глаза. “Ты знаешь, что я не такой. И ты тоже знаешь, что я прав”.

Соклей со вздохом опустил голову. Он был тем, кто лучше всего подходил для отслеживания груза, перевозимого кораблем, и того, сколько денег доставлял на оболос каждый предмет. Он действительно знал это. Он тоже был хорошим торговцем, хотя его двоюродный брат мог бы быть еще лучше.

Все равно… Он снова вздохнул. Все равно, он хотел бы продолжить учебу в Афинах. Некоторым мужчинам повезло - и они были достаточно богаты - чтобы всю свою жизнь стремиться к любви к мудрости. Он не был. Ему пришлось вернуться на Родос, чтобы помочь своей семье и проложить свой собственный путь в мире. Хотя с того печального дня прошло пять лет, он все еще чувствовал себя так, словно вырвал свое сердце и оставил его позади, когда отплыл из Пейреуса.

Большая часть его все еще жаждала вернуться. Остальное… Для остального было слишком поздно. Он процитировал Гераклитоса накануне в доме дяди Филодемоса. Ионийский философ, несомненно, был прав: вы не могли войти в одну и ту же реку дважды. Когда вы вернулись, это была уже не та река.

И я тоже уже не тот, подумал Соклей. Знания сами по себе все еще имели для него значение. Это имело очень большое значение; он надеялся, что так будет до конца его жизни. Однажды он захотел написать историю своего времени, которая могла бы соперничать с историей Геродота и Фукидида. Но он был более практичным, более твердолобым, чем плачущий, нескладный молодой человек, который так неохотно вернулся на Родос, когда его вызвал Лисистрат. Последние несколько лет он имел дело с торговыми товарами и деньгами, и они неизбежно наложили свой отпечаток на то, как работал его разум.

Он сказал: “Знаешь, отец, какая-то часть меня боится возвращения в Афины? Я никогда бы не подумал об этом”.

“Я могу понять почему”, - ответил Лисистратос. “Если ты в молодости очень сильно любил гетеру, действительно ли ты хочешь увидеть ее снова двадцать лет спустя?" Ты хочешь узнать, что она растолстела, поседела и потеряла передний зуб? Разве ты не предпочел бы вспомнить красоту, которую знал когда-то давно?”

“Это так”, - согласился Соклей. “Именно так. Как Афины могут соответствовать тому, какой я ее помню?”

“Скорее всего, она этого не сделает”, - сказал его отец. “Но город в этом не виноват. Города обычно не меняются так сильно, по крайней мере, за несколько лет. Меняются люди”.

“Да, я думал о том же”. Соклей не думал, что изменения, которые он увидел в себе, обязательно были к лучшему, но не видел смысла упоминать об этом Лисистрату. Он боялся, что его отец не согласился бы с ним.

Воробей выпорхнул во двор. Соклей бросил ему кусочек хлеба. Маленькая птичка подпрыгнула, склонила голову набок, изучая кусочек, а затем клюнула его. Удовлетворенная, она схватила его и улетела.

“Тебе следовало бы также выставить к этому немного вина”, - сказал Лисистратос с весельем в голосе.

“Выставь немного вина для чего?” Спросила мать Соклея, выйдя во двор.

“О, добрый день, Тимократ”, - сказал Лисистрат. “Соклей дал воробью немного крошек на завтрак, и я говорил, что к нему тоже должно быть вино”.

“Возможно, он не смог бы лететь прямо, если бы это было так”, - сказала Тимократ. Ей было чуть за сорок, в ее каштановых волосах начала пробиваться седина. Улыбнувшись Соклею, она сказала: “Тебе всегда нравилось кормить птиц”.

“Ну, почему бы и нет, мама?”

“Вообще без причины”, - сказала она, направляясь на кухню. “Просто забавно, что ты не сильно изменился за эти годы”.

“О”. Это заставило Соклея почесать затылок. Здесь он думал, что он другой человек, не тот, что покинул Афины, а его мать все еще видела в нем того же маленького мальчика, который играл в этом дворе, когда был жив Александр Македонский. Кто из них был прав?

Тимократ тоже вышла с хлебом и вином. Улыбнувшись сыну и мужу, она отнесла свой завтрак обратно наверх, чтобы поесть в женской половине. Эринну, младшую сестру Соклеоса, всегда раздражали ограничения, которые эллинский обычай накладывал на респектабельных женщин. Она хотела выходить на улицу и заниматься делами, а не запираться в доме. Его мать, казалось, была вполне довольна тем, что большую часть времени проводила дома. Люди разные, Соклей подумал с глубокой неоригинальностью.