И это то, чем ты хочешь заниматься. Или это то, чем я хочу заниматься. И в то же время, я думаю, что есть другие композиторы, которые считают смыслом своей жизни оттачивание своего голоса, совершенствование в своем стиле, в то время как я, как ребенок в магазине конфет: «Да, отсыпьте мне немного «Шофера мисс Дэйзи» и немного «Темного рыцаря», – и каким-то образом все это имеет для меня смысл.
Да, конечно, это одна из тех легкомысленных вещей, которые говорит Циммер. Конечно, она имеет все общее с музыкой. Но я вам скажу, с чем она действительно имеет все общее – это с рассказыванием истории.
Когда я только начал работать в этом городе, я подружился с Пенни Маршалл, и Пенни придерживалась того же распорядка дня, что и я. Она была в хорошем состоянии в 15: 00, и она звонила мне по телефону в 15: 00, и мы бесконечно болтали. И я использовал эти разговоры, в основном, спрашивая: «Пенни, объясни мне, как работает кинопроизводство?» И она говорила: «Это правда просто. Придерживайся истории. Держись своего главного героя, защищай своего главного героя». Другими словами, защищай свою историю. Не позволяй ему говорить что-то глупое. Не позволяй ему носить смешную дурацкую прическу. Просто защищай его, и ты защитишь историю.
Другими словами, почему «Шофер мисс Дэйзи» не звучит, как «Темный рыцарь»? Это очевидно, я нахожусь в истории. Но в то же время, да, у меня есть музыкальные амбиции, и я обладаю музыкальной эстетикой, в этом и заключается игра. «Как мне пойти и сыграть как можно больше своих крутых нот, которые я хочу, и при этом пытаться возвысить фильм?»
Скажем, я знаю, что у Генри Джекмана есть потрясающая композиция, блестящая композиция, отложенная в долгий ящик. Он играл ее мне. Но фильм для этой композиции не сняли. Так что это просто великолепное музыкальное произведение, которое есть у Генри. Также, как Джон Пауэлл рассказал мне однажды, он написал очень-очень хорошую тему. И она просто не работала в фильме. Это было великолепное музыкальное произведение, и он отложил его в долгий ящик. И потом, когда он разговаривал со мной, он рассказал, что пошел на фильм, и в фильме был другой композитор, но была его тема. Я спросил: «Тебя разорвало на части?» А он ответил: «Нет. Это хорошее музыкальное произведение. Рано или поздно кто-то бы написал его».
Я думаю, оно длилось даже меньше двух недель. Но, знаете, я пытаюсь показать миру, что у меня все-таки есть какое-то образование.
Фактическая часть образования была важной, потому что, на самом деле, она проходила, когда я был ребенком, делавшим все неправильно. У нас в доме было пианино, и я просто набросился на него. Мне нравилось издавать на нем шум. И мать спросила меня однажды, когда мне было пять или шесть, хочу ли я позаниматься с учителем по фортепиано? И я подумал, что он учит тебя, как передавать все, что у тебя возникает в голове в твои пальцы. А это, на самом деле, не то, что делает учитель по фортепиано. Учитель по фортепиано заставляет тебя практиковать гаммы и учить музыку других людей.
И, конечно, я постоянно восставал против этого. Но за эти две недели я выучил достаточно, чтобы знать аккорды. Я научился выражать то, что есть во мне. И это другая часть того, что, возможно, не было формальным образованием. Но я вырос в доме очень богатом в музыкальном плане. И я слушал музыку, предполагаю, с того дня, как появился на свет. Мама впервые взяла меня на оперу, когда мне было два с половиной. Я слушал концерты классической музыки каждую неделю. Это так же, как учить язык. У меня был смешной акцент, что-то среднее между немецким и английским, с небольшими американскими вставками. И я думаю, что музыка учится точно также. В очень раннем возрасте. Вы получаете слух для нее, и вы учитесь слушать, и вы обретаете эти акценты.