Созданы для любви

Байрон и глазом не моргнул:

– Я попросил бы сделать то же самое со мной, причем немедленно. В тот же день. Если по каким-то причинам она не могла бы повторить опыт с тем же результатом, я отдал бы ей бизнес. Сначала сделал бы совладельцем, а потом вышел бы на пенсию и оставил ее править балом до скончания веков. Немного есть способов, которые могут поддержать конкурентоспособность технологической корпорации так же эффективно, как бессмертный генеральный директор.

– То есть ты хотел бы стать бессметным? – уточнила Хейзел и, не веря, повторила вопрос: – На самом деле бессмертным?

– А почему нет? Технологии развиваются с каждым днем. Во многом, благодаря мне, – он подмигнул ей, и Хейзел почувствовала, будто все ее органы были карточным домиком, и Байрон, подмигнув, смахнул его со стола. Тогда она мечтала о смерти как о единственной возможности спастись от этого брака, а Байрон, по всей видимости, намеревался поддерживать жизнь в них обоих как можно дольше.

Хейзел понимала, что сделала неправильный выбор и настало время понести наказание: это была ее жизнь, она не могла от нее сбежать. На самом деле не могла, хотя и попыталась. Так или иначе он захочет ее вернуть. Несколько лет ушло, чтобы решиться на побег, что бы за ним ни последовало. Знать что-то и понимать, что с этим делать – разные вещи, думала Хейзел.

К примеру: сейчас она шла одна по незнакомой улице без телефона, доступа к интернету и навигатора и искала бар, а ее муж, несколько отделов фирмы которого занимались производством оружия и устройств для слежки, предположительно хотел ее убить. Она это прекрасно знала, но что делать не имела понятия.

Тут она заметила вывеску «Запятнанная роза». Название походило на плохой эвфемизм, возможно, на неэлегантную отсылку к венерическим заболеваниям. Если Байрон найдет ее здесь, это место подойдет для смерти не хуже, чем все остальные.

6

Бар был лучше некуда: с самыми обычными телевизорами, а не с телестеклами от Гоголя, к которым Хейзел привыкла дома. А еще здесь курили обыкновенные сигареты. И курили много.

Благодарность захлестнула Хейзел – давно забытое чувство. Ей даже сперва показалось, что у нее какие-то проблемы с пищеварением.

Курить в Центре и других зданиях Гоголя было строго запрещено всем, кроме, как ни странно, одной докторши из медицинского отдела, у которой Хейзел обычно проходила плановые осмотры. Хейзел однажды спросила про нее у Байрона, и тот ответил: «Лучше бы бросила, конечно, но она на особом счету. Я очень доволен ее исследованиями».

Хейзел купалась в тяжелых клубах дыма, как в химической ванне, причем в хорошем смысле – бар стал ее дезактивационной камерой. Со всех сторон гости окуривали друг друга дымом, как священными благовониями. Тут она могла напоследок очистить кожу от технологий Байрона, насколько это вообще возможно. От мужа она усвоила: будущее ненавидит микробов. Ей никогда не было плохо физически, пока она жила с ним. В доме не было ничего тканевого, кроме постельного белья, полотенец и салфеток, да и те были изготовлены из какого-то гладкого, антибактериального волокна, как будто шелк скрестили с алюминиевой фольгой. Если она ворочалась в постели, звук, который издавала простыня, напоминал шуршание упаковки, когда разворачиваешь буррито.

Выходит, вот и вся ее месть Байрону – изгваздаться посильнее, пока ее не убили? Например, не мыть руки или целовать парней с герпесом. Может, микробы сработают как камуфляж от Байрона и его агентов – это будет как вываляться в грязи, чтобы медведь тебя не почуял. Если она заболеет чем-нибудь достаточно заразным, их датчики не опознают в ней человека: они-то настроены на поиск того, кто последние годы принадлежал к привилегированному классу.

Присев за стойку, Хейзел придвинула к себе бокал из-под пива, оставленный прошлым хозяином.

– Я бы хотела пить из этого бокала, если можно, – объявила она, возможно, чересчур горделиво. Барменша тут же наполнила его, не сполоснув со дна пенные остатки.

– Потому что ты его любишь, да? – спросила она.

У Хейзел свело живот.

– Байрона?

Хейзел легко могла представить, как он с вовлеченностью режиссера наблюдал за ней, когда она вышла из папиного дома, а потом заменил бармена в каждом баре в радиусе пяти миль на сотрудника Гоголя, который, подав ей пиво, сразу завел бы разговор о ее с Байроном отношениях.

– Парня, который бокал оставил, – пояснила барменша. – Ты серьезно на него запала?

Что бокал оставил Байрон, Хейзел представить никак не могла: на поверхности стекла не было ни программ, ни изображений.

– А, этот, – ответила она. – Нет. Мне просто нужен был грязный бокал.

Барменша поставила перед Хейзел пинту теплого пива; пенный слой в пару сантиметров напоминал «Чистикс».

– Раз так, то ты пришла по адресу, – сказала барменша, глядя куда-то мимо Хейзел и кому-то подмигивая, – у нас тут и бокалы такие, и клиенты.