– Ой! – воскликнула Фиффани, – я вызову врача. С твоим телом что-то происходит.
В точку. Каждая клеточка Хейзел разваливалась на части. К счастью, ее кольцо уже вызвало медицинскую бригаду. Фиффани наткнулась на них на выходе из зала.
Хейзел завершала покупку платья уже с носилок, и продавщица проговаривала все особенности ухода так громко и отчетливо, как будто Хейзел оглохла, а не покрылась сыпью на нервной почве, и подносила бумаги так близко к лицу Хейзел, как будто та была при смерти. Они словно обсуждали детали ее завещания: впоследствии она не могла не видеть в этом знамение. Хейзел задала вопрос продавщице – шепотом, чтобы Фиффани не слышала, и женщина чуть заметно склонилась к ней из-за стойки – ровно настолько, насколько ей хотелось склоняться к раздувшейся от крапивницы Хейзел, чего было явно недостаточно.
– Извините, – сказала она, – мне все равно не слышно. Можете, пожалуйста, говорить погроме?
– Вы вошьете в платье карманы? – прошипела Хейзел, подняв голос. Будет удобно, если будет куда положить успокоительные на свадьбе.
Продавщица поджала губы.
– Мы сделаем, как вы пожелаете, – ответила она наконец. Она говорила самым извиняющимся тоном. Впрочем, нельзя сказать, что миссия по покупке платья не принесла плодов: через полгода Фиффани вышла замуж за врача скорой помощи. На свадьбу она надела то самое платье, которое порвала Хейзел, только размером поменьше. Коль скоро Фиффани решила обвенчаться в церкви для персонала на территории комплекса, Байрон все-таки пришел и даже один раз за всю церемонию оторвался от экрана и заговорил с Хейзел, как раз когда Фиффани шла к алтарю. «Она прекрасно выглядит, – сказал он ей, – согласна?» – и посмотрел на Фиффани так же восхищенно, как смотрел на Хейзел на интервью. Потом, как бы мимоходом и так обыденно, что Хейзел легко могла пропустить комментарий мимо ушей, добавил: «Отличное платье». Хейзел рада была бы не покраснеть, но ничего не могла поделать. Она не хотела оборачиваться к нему. Но обернулась; уже тогда, в первые месяцы семейной жизни, любопытство играло против нее. Байрон смотрел на нее, он ждал, когда их взгляды встретятся, а затем, конечно, не без намека, подмигнул. Естественно, Фиффани показала ему видео. Почему нет? Неожиданно это ранило ее сильнее, чем могла бы ранить реальная измена: Байрон и эта идеальная Фиффани сидят в его кабинете и высмеивают ее… Эта картинка причинила ей особенную боль.
Фиффани развелась две недели спустя. Хейзел не могла прогнать глупое предположение, что свадьба изначально затевалась как шоу. Что Фиффани просто хотела показаться Байрону в этом платье, заставить его пожалеть, что он женился на Хейзел, а не на ней.
Четыре бокала спустя Хейзел распласталась на коленях Ливера.
– Эта штука убьет меня, да? – она неопределенно показала на что-то в баре.
– Какая?
Она провела ногтем по его колену и изучила блестящий налет на подушечке пальца. Кажется, его штаны, как кожа выдры, выделяли маслянистый защитный секрет.
Но она отвлеклась. Последний час она рассказывала ему во всех подробностях, как кошмарен был ее брак. О том, какое Байрон чудовище, о том, как упорно он нарушал ее личные границы, в том числе самые сокровенные – череп, например.
– Так вот, о микрочипе, – продолжала она, возвращаясь к теме. – Он хотел его вставить вот сюдашеньки, – она почувствовала, что коснулась лба рукой, палец – ее собственный? черт разберет – залез в ушную раковину. Попытки сесть прямо не увенчались успехом. Как будто штаны Ливера были магнитами, а ей в щеки вшили металлическую стружку.
– Есть тут туалет?
– Да, мэм, – ответил он. – Достаточно просторный, чтобы перепихнуться. Достаточно уютный, чтобы было романтично. Вас проводить?
Хейзел помотала головой.
– Я сейчас вернусь, – сказала она. Имея в виду, что не вернется никогда – ни на колени к Ливеру, ни в «Запятнанную розу». Потому что, скорее всего, будет мертва.
Давненько она не пила такой поганый алкоголь: во рту как будто остался песок. Но это к лучшему, напомнила она себе. Ей нужно было смыть с себя байроновскую непрошибаемую ауру стерильности – и она преуспела. Когда она рыгнула, запах был как у самого перебродившего персика в мире, плавающего в жидкости для зажигалок.
Хейзел как будто заново родилась, она шла домой на забывших все на свете ногах. Добравшись до входа в свое укрытие, «Тихий уголок», она решила, что дальше можно и доползти. Некоторое время ее рвало в соседскую клумбу в виде колодца желаний из искусственного камня, что, наверное, могло сойти за бросание монетки, так что она решила на всякий случай загадать желание.