Созданы для любви

Когда она подыскивала платье, всплыли некоторые медицинские противопоказания (крапивница), которые в итоге стали определяющим фактором для выбора: она купила модель из самой мягкой ткани, даже не примерив, а потом закинулась антигистамином, чтобы точно вырубиться по пути домой.

Это не значило, что она с самого начала была в пораженческом настроении. Она искренне надеялась подобрать что-нибудь красивое, но совершила ошибку, поделившись своими сомнениями с Байроном. Тот отправил Фиффани с ней в магазин.

При Фиффани Хейзел всегда чувствовала себя безнадежно неправильной. Они с Фиффани были одного возраста, но та уже зарекомендовала себя в «Гоголе» как необходимый сотрудник. У нее было подтянутое идеальное тело, блестящая гладкая кожа и стильно уложенные мелированные волосы, а когда она смеялась, ее низкий задорный смех привлекал людей и убеждал их, что она готова не спать до утра, распивать скотч в ближайшем баре и развлекать их остроумными шутками. Кроме того, с лицом ей тоже повезло. Поразительная симметрия.

То, что Байрон отправил свою самую красивую и женственную ассистентку помогать ей выбирать платье, вгоняло Хейзел в отчаянную панику. Кроме того, она не знала, какой ее хочет видеть сам Байрон. Она стала носить исключительно удобную бесформенную одежду, в которой ходили все сотрудники Гоголя, и Байрон, кажется, это одобрял. Но костюмы Фиффани едва ли принадлежали их линейке. Хотел ли Байрон, чтобы она была похожа на Фиффани? Байрон говорил, что Фиффани, на его вкус, слишком неестественна и зациклена на внешности, но не хотел ли он, чтобы и Хейзел стала менее естественной? Может, он предпочел бы, чтобы платье, которое она выберет, сделало ее фиффаниобразной, а не хейзелообразной.

На примерке ей пришлось раздеться до белья и стоять в трусах, на которых осталось пятно от фруктового льда – она не ожидала, что придется раздеваться при людях. Потом ей сказали поднять руки и зажмуриться. Следующие несколько секунд, которые тянулись как минуты, она не могла дышать из-за слоев ткани (и хотя продавщицы старались разрядить обстановку, Хейзел только раздражала их глупая пародия на гребцов-викингов: одна кричала «раз-два», а другая «взяли», пока они пытались запихнуть ее в платье). Она держалась, пока дело не дошло до воздушного платья-лабиринта, все вырезы которого были схвачены прозрачным кружевом, так что ни голова, ни руки туда не пролезали – она рисковала навсегда в нем застрять.

Возможно, ей стало не по себе уже платья три назад, но внутри этого наряда ее тревожность прорвала плотину. Руки хаотично заметались в водопаде чудовищных оборок, и тут она, видимо, потеряла сознание. Очнувшись на полу, она обнаружила, что, пробиваясь наружу, продырявила корсет платья. Фиффани милостиво записала все произошедшее на видео, и теперь на повторе показывала его другим продавцам: те слышали, что что-то случилось, но только сейчас закончили с другими покупателями и пришли посмотреть сами. Все собравшиеся сгибались пополам от смеха каждый раз, когда верхняя половина Хейзел вываливалась из дыры посередине корсета.

– Рождение невесты, – шутили они.

– Если бы хирург пришел сделать платью кесарево, – во весь голос доказывала одна из продавщиц, как адвокат, выступающий с речью на суде, – он бы сделал надрез именно в этом месте. Это что-то да значит! – что именно оно значит, она не уточнила, и слава богу, потому что ничего хорошего ждать не приходилось. – Хотите посмотреть мой шрам от кесарева?

Хейзел не хотела. Вместо этого она сделала вид, что вот-вот снова отключится, и присела на табуретку.

Она оплатила с карты Байрона испорченное платье и еще одно, самое простое, цвета слоновой кости, на молнии сверху донизу – чтобы никаких натягиваний через голову – и с мягкой велюровой подкладкой.

– Выглядит… просторно, – сказала Фиффани. Хейзел кивнула, а Фиффани вздохнула и пояснила: – В смысле, ужасно.

Фиффани говорила покровительственным тоном, каким объясняют упрямому ребенку, как устроен мир, каким утомившаяся спорить мамаша в самых неприглядных подробностях поясняет, почему нельзя пустить в гостевую комнату несчастного человека, который спит под мостом.

– Лишнее пространство нам не нужно, мы же не трейлер выбираем.

К щекам Хейзел прилила кровь, но тут она заметила, что Фиффани смотрит сквозь нее – она обращалась за помощью к продавщице, которая стояла за ее спиной и слышала весь их разговор.

Хейзел повернулась. Оглядев платье, продавщица помрачнела. Как-то раз в зоопарке Хейзел вместе с другими посетителями наблюдала, как шимпанзе, которого прогнали товарищи, ест в углу собственные экскременты. У всех собравшихся тогда у вольера выражение лица было примерно такое, как сейчас у этой продавщицы.

– Эту модель невесты обычно не берут, – заметила она. – Она скорее для их мам. А чаще бабушек.

Фиффани кивнула.

– Скромный доход и проблемы со зрением, – сказала она, – вот о чем говорит это платье.

Но от одного взгляда на другие платья Хейзел бросало в жар и ладони покрывались потом. Безымянный палец свело от боли – кольцо сжималось, как тиски.