Созданы для любви

«О вселенная, – подумала она, – пожалуйста, позволь мне узнать, как живут самые обычные люди. Без интерфейсов, вечного мониторинга и говорящего душа. Также, пожалуйста, дай мне прожить достаточно долго, чтобы построить свою собственную взрослую жизнь, пусть и самую жалкую».

Она проползла еще несколько метров, прежде чем вырубиться у усыпительно журчащего фонтана миссис Фенниган. Сон захватил Хейзел – и она ничего не могла поделать – как только ее мозг уловил звук бегущей воды. Наравне с пением птиц, журчание ручья было одним из ее любимых режимов на колонке для сна и медитаций. В смысле, на ее бывшей колонке.

В парк на полной скорости въехала скорая с включенными сиренами – на тело на соседней лужайке никто не обратил внимания: всего лишь смерть в старичковом районе, рутина да и только. Хейзел посмотрела на небо: рыхлые облака перекрыли луну. Было уже очень поздно. Она поднялась на колени и попыталась встать, но ее все еще мучала интоксикация. Даже хуже, чем до того, как она вырубилась. Ее взгляд остановился на многообещающем садовом шланге, который висел на соседнем трейлере в нескольких метрах от нее.

– Вода! – провозгласила она, но тут же решила, что пока будет лучше молчать. Заговорить было стратегической ошибкой. Сначала она просто поливала лицо из шланга, а потом стала лакать воду из струи – почему ей казалось, что язык отек? – не открывая глаз. Когда она пришла в себя достаточно, чтобы вернулась способность мыслить, она поняла, что не уверена, намокли ли ее штаны из-за шланга или по другой причине, поэтому еще пару минут поливала и их тоже, просто на всякий случай. Папа будет волноваться, если она придет домой утром в мокрой насквозь одежде. Уж точно. Это придало ей сил добраться до примыкающей к веранде комнаты, пока он не проснулся.

После пары неудачных попыток Хейзел удалось на четвереньках перебраться на другую сторону улицы, но кривая ее пути привела ее прямиком к садовому фламинго, в которого она впилилась головой.

Внезапно раздувшаяся луна засияла ярко, как прожектор. Фламинго, с его поджатой пластиковой ногой, напомнил ей вставшего на одно колено Байрона, и воспоминание захватило ее. Так он преподнес ей микрочип, который хотел вживить ей в мозг: он решил коварно облечь все в псевдоромантическую форму – положил чип в обшитую бархатом коробочку для кольца и, изложив свое предложение насчет их совместных нейрохирургических изменений, встал на одно колено, откинул крышку и сказал: «Хейзел Грин, ты согласна стать со мной одним целым?»

Даже смокинг нацепил.

Конечно, все это ему присоветовали в исследовательском отделе – взять привычный социальный скрипт, по которому она должна смущаться, восхищаться, чувствовать себя любимой; она должна была броситься к нему в объятья с радостным «Да!» и даже, может быть, расплакаться.

Когда ничего из списка не последовало, Байрону не пришло в голову ничего лучше, чем просто подождать. Скорее всего, он решил, что предложение Хейзел поразило, причем в самом лучшем смысле, что она просто в замешательстве и ей нужно время, чтобы все осознать. Может понадобиться много времени, правда? Для такого знаменательного предложения. Байрон так и стоял на одном колене с протянутой рукой на протяжении всего их спора; он искренне верил, что его поза – главный аргумент, который должен Хейзел переубедить. Он так и не поднялся с пола, убежденный, что, если он простоит подольше в позе, подчеркивающей искренность его привязанности, все вернется на круги своя, когда Хейзел развернулась и вышла из комнаты. Ей было противно, она плакала, а он кричал ей вслед: «Хейзел, подожди, просто подумай! Разве любовь – это не прогресс? Что есть любовь? Что есть любовь?»

Взревев как росомаха, она набросилась на фламинго и повалила его на землю. Обхватив его туловище одной рукой, другой она схватила его за длинную шею и, опираясь на него как на весло, выпрямилась и пошла дальше. Большинство дворов, через которые им предстояло пройти, были снаряжены лампами с датчиками движения: когда они проходили мимо или пересекали особенно яркую полосу лунного света, стеклянный глаз фламинго как будто загорался и смотрел на нее со злостью и недоумением.

Хейзел беспокоилась, что он совсем не рад принудительному переселению. «Завтра я верну тебя на место» – соврала она. Даже если она и доживет до завтра, возвращать фламинго она не собирается. Конечно, птица была ненастоящей, да и Хейзел никогда не фанатела от охоты, но она одолела фламинго, призвав всю свою ненависть к Байрону, и ей было приятно считать, что теперь он – ее трофей.