Читаем Создатели и зрители. Русские балеты эпохи шедевров полностью

Но прежде попытаемся вообразить тогдашний кордебалет — самого мощного участника grand pas. Его облик разительно непохож на современный. Петипа заполнял сцену во всю ширину и глубину сплошными линиями. Подчеркнем, сплошными: между танцовщицами не было «воздуха» (во имя которого последующие редакторы проредили кордебалет Петипа), их не предполагалось воспринимать хоть в какой-то степени обособленно. На современный вкус, солистки Петипа были весьма корпулентны, а большинство кордебалетных — откровенно полны. Но графика тел, истонченных экзерсисом, и не требовалась хореографу. Его карандаш проходил не по линиям рук и ног. Петипа рисовал в пространстве не столько телами, сколько слитыми и спаянными кордебалетными массами. Вернее сказать, он лепил пространство, щедро швыряя сплошную человеческую глину. Контур танцевального орнамента часто акцентировался аксессуарами: Петипа любил давать в руки танцовщицам гирлянды, ленты, шарфы, протягиваемые вдоль линии кордебалета. Длинные вуали — непременная принадлежность призрачных «теней». Они были в «Баядерке», сохранились и в «Младе». «Посмотреть группы у Данте», — напоминает себе Петипа в черновиках к «Младе» (при том что накануне «Баядерки» смотрел то же самое).

Конечно, не Данте, а Доре — сверхпопулярные тогда иллюстрации к «Божественной комедии», к «Раю». Именно призрачные души Доре, клубящиеся слитным сонмом, свивающие и раздувающие белые пелены, — прообраз излюбленных Петипа «теней». Оттуда — их волнистые ходы. Оттуда — их вуали, оттуда — эффекты, извлекаемые из игры ткани: руки с вуалями соединялись, руки синхронно подымались над головой, вуали закрывали лица, вуали образовывали огромный «экран», длинные концы вуалей, то натягиваемые, то ослабляемые, вычерчивали узоры в пространстве сцены. Пышные пачки, широкие легкие вуали, упавшие на плечи и закрепленные на затылках и запястьях, окутывая фигуры танцовщиц, деформировали естественный контур тела, размывали и гасили графику движений. Геометризм, культ предельно очищенной и схематизированной линии — свойство, которым великого хореографа наделили ретроспективно. Подлинный Петипа — скорее живописен.

То же касалось и световых эффектов. Сцена была полностью освобождена и залита голубым электрическим светом. Однако это был не тот свет, что заливал концертные филармонические эстрады: Петипа не собирался сближать свои grand pas с инструментальной музыкой. Он ориентировался скорее на приемы романтического балетного театра, его канонические кладбищенские и фантастические пейзажи. «Голубое электричество»[74] сумеречно сгущало воздух, выхватывая из темноты и обливая светом головы, плечи, руки, пачки. Ноги же — только тогда, когда они вздымались и протягивались в арабесках, аттитюдах, экарте. Эта игра переменчивых бликов, теней, бегущих по белым пачкам и вуалям, придавала живописи grand pas рельефность, пластичность, уплощенную в нынешней «Баядерке». Вдобавок, огромный — 56 участниц! — кордебалет в «Младе» 1879 года был составлен из воспитанниц балетной школы. Его партия должна была учитывать разные профессиональные возможности разновозрастных девочек и потому была несложна технически: расчет делался на эффекты общих групп-картин.

Оговорить все это необходимо, ибо кордебалет «теней» почти не покидал сцену, определяя собой зрелищность grand pas. Он не был «авторским голосом», хором, аналогичным античному трагедийному. Лирическое высказывание grand pas было монолитным. Можно сказать, что партию Млады Петипа оркестровал для балерины, солисток, корифеек и женского кордебалета. Балерина была Младой, корифейки были Младой, кордебалет был Младой.

Колоссальная, невозможная остановка действия в «Младе» была художественно оправдана, как ночь Анны Карениной в поезде из Москвы в Петербург. Чистое движение между двумя остановками. Дрема, полусон, делающий явной тайную жизнь души. «Тени», называет этот театр Петипа. Название «Сон» для подобных картин он тоже, впрочем, любил.

С одним отличием от «Анны Карениной». Вронскому в этом сне места не было. Единственный мужчина — князь Яромир в исполнении Павла Гердта — как это случалось почти всегда, был лишен и самостоятельного танцевального антре, и вариации. На языке театра Петипа это означало, что героя здесь, собственно, и нет. Он — лишь инженерная дань неустойчивым пуантам балерины, балансирующей на одной ноге. Дуэт в «Младе», вообще дуэты позднего Петипа — были на самом деле лирическим замедленным до темпа адажио соло героини.

Основные эксперименты в танцах «Млады» Петипа проводил с ритмом. Динамикой действия. То есть — со сценическим временем.

Танец — это время, выраженное через пространство.

Каждый эволюционный виток кордебалета длился восемь тактов. Это была мерцающая цепь пластических превращений. Очередная перемена совершалась в считаные мгновения: основную часть времени зрителям предлагалось любоваться новой картиной, зафиксированной кордебалетом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное