Читаем Создатели и зрители. Русские балеты эпохи шедевров полностью

Обратим внимание на длительность каждой подобной перемены. Восемь тактов — основная единица сценически реорганизованного времени в балетном театре второй половины XIX века. Практика утвердила этот временной отрезок как оптимальный для взаимодействия зрителя с танцевальным текстом. И он соблюдался точно, как поэтическая строфа. Протяженность в тактах любого танцевального ансамбля или соло была, как правило, кратна восьми (плюс 1–4 такта вступления): восемь тактов держал «картинку» кордебалет, восемь тактов твердилась одна и та же комбинация в соло.

Основной же пространственной единицей в grand pas «Млады» была кордебалетная линия. Шесть линий последовательно вовлекались в ансамбль, Петипа томительно, напряженно и медленно наращивал массу. Собирал танцовщиц в сужающиеся круги — линию за линией, лежащих, полулежащих, полуприсевших, стоящих. Эффект такого долгого, монотонного, нагнетаемого, все сгущающегося построения знаком нам сегодня по выходу «теней» в «Баядерке» или коде вилис в «Жизели». Петипа зарисовал финальную картину в черновике, пометив: «Покрывала впереди танцовщиц, а корпус <нрзб> спиной к публике, на коленях, очень запрокинуты назад»[75]. На вершине многоярусного «древнего шлема» (по определению Федора Лопухова)[76] утверждался арабеск балерины, поддерживаемой первым танцовщиком.

«Млада» показывает, как далеко Петипа ушел от своего учителя Сен-Леона.

Символически и композиционно «удалил» кавалера. Жестко развел во времени танцовщиц каждой иерархии: например, для Сен-Леона было совершенно нормальным сочинить квартет балерины и корифеек. У Петипа танцуют только либо корифейки, либо балерина. Иерархия труппы в структуре гран па предельно обнажена. Далее, Петипа стабилизировал состав исполнителей. Сен-Леон мог вывести в антре какую-нибудь Вечернюю звезду, впоследствии никак ее партию не развив. Логика Петипа такого не допускала. Петипа инструментовал иначе. Партия каждого участника (будь то кордебалет, балерина, корифейки или солистки), коль скоро этот танцевальный «голос» выделен, обладала сквозным развитием соответственно каждому разделу grand pas. У каждого было свое антре, своя часть в адажио, своя часть в коде. Иными словами, структурообразующих элементов у Петипа стало меньше, но их участие в архитектонике развертывающегося grand pas — непрерывным.

К 1896 году и очередной редакции «Млады» Петипа уже четко знал, чего добивался. «Млада» стремительно теряла объем. Не просто сокращалась. Ее пропорции облегчались. Сократился лексический разрыв между партией балерины и кордебалета: прежних девочек сменили взрослые танцовщицы, текст был пересмотрен соответственно их техническим возможностям, а значит, укрепилось лексическое единство всего grand pas.

Он сжимал или удлинял номера так, что танцевальное ядро «Млады» из громоздко-симметричной трехчастной постройки превратилось в болид, стремительно разгоняемый к финалу, молниеносной коде.

Наконец, Петипа внедрил новую меру сценического времени. Эффектное построение группы-«шлема» он сохранил и в редакции 1896 года. Но единицей текста там были уже не восемь, а шесть тактов. Поздний Петипа, «осенний» Петипа, Петипа 1890-х жестко экономил сценическое время, как никогда не экономил в молодости и пору расцвета.

Если он и не превратил «Младу» — 1896 в шедевр, то сочинял ее — как шедевр. Пользуясь теми же методами, что в «Спящей красавице» и «Раймонде». Но без «Млады» — лаборатории композиционных опытов с 1869 года (очень символичного для Петипа — последнего года с Сен-Леоном, дальше — самостоятельный полет) — не было бы ни той, ни другой. Петипа не просто отточил канон классического grand pas. Он открыл законы его жизнеспособности.

В «эпоху шедевров» Петипа произвел последний цикл редакций своих спектаклей. В это время были созданы финальные версии многих ранее поставленных балетов (среди них — «Пахита», «Корсар», «Дочь фараона», «Царь Кандавл», «Сон в летнюю ночь», «Камарго»). Все они учитывали новое знание динамики, реализацию которого мы показали на примере «Млады». Каждый удар теперь бил точно в цель.

Безусловно, ко второй половине 1890-х изменилась публика балета. «Спящая красавица» в 1890-м стала первым спектаклем «эпохи шедевров». Но она же — стала и фиаско обычной балетной публики того времени, особенно балетоманов, мнивших себя критиками. Они все еще искали в балете «сюжет», и сюжет «Спящей красавицы» показался им ничтожным, балету прочили скорое забвение[77]. Но в течение двух лет тон рецензий переменился полностью. А через восемь лет после «Спящей красавицы» появилась «Раймонда». В ней событийная нить сюжета и вовсе терялась в просторах танца. Но «Раймонда» привела в восторг уже всех и безоговорочно. Эта волна перемен вынесла на гребень успеха и «Младу» — 1896. Сдвиг в сознании публики произошел: Петипа приучил зрителей к спектаклям нового типа.

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное