Читаем Создатели и зрители. Русские балеты эпохи шедевров полностью

Парижская «Жизель» 1841 года к этому времени была утрачена. Последний раз в Париже ее возобновил Люсьен Петипа в 1863 году. Спектакль не шел почти десять лет и основательно забылся. Первый исполнитель партии Альберта, Люсьен Петипа, конечно, помнил кое-что. Но именно «кое-что». Выпадая из непосредственной физической памяти танцовщиков, любая хореография быстро испаряется. Петипа-старший спокойно досочинил то, чего не помнил, — иначе просто быть не могло. Привести балет в постановочный вид было его прямой обязанностью главного балетмейстера парижской Опера.

В спектакле Люсьена Петипа выступала русская гостья Марфа Муравьева. Затем роль переняла Зина Меран, раз промелькнула еще одна русская — Надежда Богданова, затем роль безраздельно отошла к Адель Гранцов, и вместе с нею в октябре 1868 года, когда Гранцов получила травму, «Жизель» исчезла из парижского театра навсегда. Как ранее исчезла в Лондоне, Милане, везде.

Единственным в мире театром, где «Жизель» все еще шла, остался петербургский Большой. «Жизель», которая там шла, была сочинена Мариусом Петипа. Так же как датская «Сильфида» была сочинением Августа Бурнонвиля.

Именно петербургская «Жизель» Петипа как единственный выживший экземпляр в ХХ веке была переснята в более или менее точных копиях (на сей раз именно копиях!) по всему миру. Копиях, потому что в ХХ веке само отношение к авторству хореографии изменилось полностью. Для ХХ века именно хореография стала главной драгоценностью балетного спектакля.

Повторим еще раз: в «Жизели», которую мы знаем сейчас и которая идет в театрах, нет ни парижских танцев Жана Коралли, ни ранних петербургских по версии Титюса. Это целиком работа Мариуса Петипа.

Нет там и хореографии Жюля Перро, имя которого почему-то стоит на современных афишах.

Почему оно, кстати, вообще на них стоит?

Этот вопрос ведет нас, увы, к самой большой балетной фальсификации в истории балета. Совершена она была в советское время. То есть мы вновь возвращаемся к вопросу, поднятому в предисловии: к искажениям, которым подверглись классические балеты — не только на уровне текста. Была переписана их история вообще. Но об этом — в последней главе.

<p>2. Автора!</p>

Вопрос о том, кого считать автором балета (этого коллективного текста, рожденного усилиями либреттиста, композитора, хореографа, декоратора, дирижера, машинистов, костюмеров, парикмахеров — и всей труппы) и что — текстом балета, защищенным авторским правом, встал еще при жизни Петипа.

В 1840-е годы головой всему был либреттист. Он был как бы художественным директором всего проекта. Ниже будет процитировано письмо датчанина Августа Бурнонвиля, которого в Париже поразило это положение дел: он описывает его едко, но верно.

Либретто и музыка — как печатная продукция — вот то единственное, что было защищено тогдашним авторским правом.

Эта практика превратила авторство хореографии в «дикий Запад». Чей балет «Сильфида»? Августа Бурнонвиля или Филиппо Тальони? Оба ответа — неправильные.

Но так было до 11 июля 1862 года, когда парижский суд, гражданский трибунал департамента Сены, создал прецедент, навсегда изменивший отношения хореографов к работам друг друга.

Судились Жюль Перро и Мариус Петипа. И — нет, не из-за «Жизели».

Свидетелем на стороне Перро выступал Артур Сен-Леон. То есть понятно, что отношения Петипа с Перро и Сен-Леоном были в Петербурге уже испорчены. Об их открытом конфликте ничего на данный момент фактически не известно. Но мнения своего о младшем коллеге — мнения насмешливого и лишенного уважения — Сен-Леон не скрывал в письмах из Петербурга. Осложнялось все тем, что старший брат Мариуса — Люсьен Петипа — был в то время главным балетмейстером парижской Опера и братья Петипа стояли друг за друга горой. Двери Опера перед Перро-хореографом, недавно уволенным из Петербурга, были крепко закрыты, и Люсьен Петипа придерживал ручку. Суд обещал быть интересным. «Судебная газета» (Gazette des Tribunaux et le Droi) следила за событиями.

Обиды копились давно. Яблоком раздора послужил майский дебют Марии Сергеевны Петипа в парижской Опера. Муж-хореограф показал балерину в номере «Космополитана», сочиненном Перро для своего петербургского балета «Газельда». Имя Перро как имя автора хореографии на парижской афише было указано. Конфликт вспыхнул из-за того, что Перро накануне запретил паре исполнять свой танец. В мемуарах Мариус Петипа утверждал, что в запрете не было ничего личного к супругам Петипа: Перро всего лишь бойкотировал парижский театр, который бойкотировал его. Мариус Петипа — мемуарист крайне ненадежный. Однако в том, что запрет был категоричным, сомнений нет. Петипа его проигнорировали. Рассерженный Перро подал в суд. Сумму ущерба он оценил в 10 тысяч франков.

В вопросе, что считать текстом балетного спектакля, в вопросе, вокруг которого было сломано потом столько копий и до сих пор нет исчерпывающей ясности, парижская адвокатура образца 1862 года попыталась навести образцовый порядок.

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное