Созерцатель

Я чувствовал их легкие дружеские касания, словно теплый ветерок скользил по лбу и щекам. Глубиной сердца слышал слова утешения и тепло их любви, которое изливалось из центра груди и затопляло меня всего без остатка. Пожалуй, впервые в жизни рядом с умершими людьми ни тоска, ни печаль, ни чувство утраты не давили на меня свинцовой тяжестью. Здесь, в этой тихой комнате, меня осенило счастье таинственного радостного покоя, которое наступает после завершения трудного пути, когда ты после теплой ванны и вкусного обеда сидишь, завернувшись в махровый халат, с тонкой фарфоровой чашкой зеленого чая в руке и просто безумно радуешься окончанию удачного дня и предчувствуешь скорое погружение в чистую постель, пахнущую горной свежестью.

Вдруг из открытой форточки пахнуло прохладным ветерком, будто невидимая рука смахнула что-то с комода. Нечто прозрачное, как крылышко большой тропической бабочки слетело, превратившись в пластиковую обложку диска «Le roi est mort! Vive le roi»^[2] группы «Enigma» и плавно упало прямо в мои ладони. Я положил его на колено, рассмотрел – поверх зачеркнутых французских слов фломастером надписано по-русски: «Созерцатель ушел. Да здравствует Созерцатель!»

А вечером после похорон от поминального застолья отделился элегантный господин в темно-синем костюме, подошел ко мне и полушепотом сообщил, что согласно завещанию покойного эта квартира и всё, что в ней находится, переходит в мою собственность. Так я стал созерцателем.

Игорь с Лидией непрестанно готовились к этому переходу в вечность. Они в последние дни часто исповедовались и причащались, раздавали долги, написали завещание и у всех людей, с которыми общались, просили прощения и молитв. Каждый раз на поминальной молитве от прочтения их имен словно вспыхивали веселый огонек в моем сердце, проносился ласковый ароматный ветерок и на глаза накатывала прозрачная слеза. Этот миг мы проживали вместе, совсем рядом друг с другом, и обычный человеческий страх смерти улетучивался, оставляя в душе предчувствие скорой встречи с моим другом и его прекрасной подругой. Как, должно быть, красивы и светлы они там, в блаженных райских садах!

 Но прошла сороковая ночь. Блеснула прощальным светом полуночная заупокойная молитва, когда я будто видел сияющего Христа, раскрывшего объятья Игорю и Лидии, услышал дивные слова: «Придите ко Мне возлюбленные Мои, войдите в блаженство вечное».

Проводил своих самых близких и… загрустил. Внезапно навалилось чувство одиночества. Я носил в себе это горькое чувство и днем и ночью, в пустой квартире и в толпе прохожих. Мне это не нравилось, умом я понимал, что тоска одиночества коренится где-то в области эгоистического саможаления. Понимал, но ничего поделать не мог. Обращался к священнику, он мне сочувствовал, просил изо всех сил хранить мир в душе, отпускал грехи, мне на несколько часов легчало, но потом все возвращалось. Ночами стоял на коленях, потом устало сидел в кресле и часами смотрел на лики Спасителя и Пресвятой Богородицы. Смотрел и молча умолял снять с души эту тяжесть, чувствуя, как колеблется моя вера, как покрывается льдом сердце, а я весь каменею, догораю, превращаясь в черную головешку.

И вот пришла минута, когда понимаешь: всё, край! Конец всему. Вот он – конец света в отдельно взятой душе. Вокруг мрак, внутри ужас, впереди только беда, болезни, смерть и, наконец, ад. Вокруг безумие. Кажется, окружающие потеряли всё хорошее: любовь, свет, разум, веру. Под окнами беснуется пьяная толпа и ревет матом. Соседи сверху долбят каблуками в твой потолок так, что две лампочки из трех в люстре погасли;  соседи за стеной визжат арии, телевизор у них там мелодичным голоском красавицы-диктора сообщает о групповых смертях, наводнениях, пожарах, расстреле заложников, крушении банков, разгуле коррупции и преступности… Словом, кажется, что наступил всеобщий хаос.

И вдруг появляется в твоей жизни человек, и ты поднимаешь на него усталые глаза и видишь – да он сияет светом, добром, любовью, мудростью. Он спокоен в своем кристально-алмазном смирении. И расходятся тучи, и восходит солнце – и ты понимаешь, что впереди – счастье, блаженство. Надо только чуть-чуть потерпеть, оглянуться, найти и опереться на протянутую дружескую руку, благодарно улыбнуться ему, как ангелу, посланному Богом и идти, шагать дальше. Ведь ты знаешь куда и зачем, ты веришь, что там – блаженство.

  Александровский сад

Позднее утро настигло меня у кремлевской стены на лавочке Александровского сада. И странно было бы, если бы столь мистическое время, как позднее утро, застало меня где-нибудь в иной точке мегаполиса, нежели пурпурные дебри Александровского сада. Где еще, скажите на милость, так же удобно можно заниматься такой насущной проблемой, как трепанация ментальных сфер? Или, выражаясь обыденно, где еще искать человека, как не в толще народных масс?..