Созерцатель. Повести и приТчуды

— Позвольте, Николай Порфирьевич, с вами не согласиться, — говорил Филолект, держа в руках раскрытый том Британской энциклопедии и всем своим видом, — осанкой, покашливанием, похмыкиванием, оглаживанием лысины, выпячиванием губ, — показывая преданность академической манере, — сия книга, — он потряс томом энциклопедии, — которую, я полагаю, и вы считаете вполне репрезентабельной в части дефиниций, предлагает иную форму и содержание, а также пространство применимости того понятия, о котором вы давеча говорили.

— Да полноте, Филолект Софронович, — отвечал Николай, откинувшись к спинке широкого кожаного дивана у окна и улыбаясь, отчего резкие морщины его лица меняли свою топографию от замкнутой чужести к ироническому покою, — полноте, нам ли спорить о ноуменах, когда сами явления выдают себя из тайны, столь сладостной обывателю, в тривиальность, столь ненавистную таланту, и становятся скучны даже не для анализа, а просто для систематизации...

В комнату вошла Лидия, толкая перед собою высокий сервировочный столик на мягком бесшумном ходу и оставила столик у дивана.

Николай мельком одобрительно взглянул на привычное: чашки, сахарницу, кофейник и передвинул вазочку с овсяным печеньем, чтобы композиция предметов совпала с ощущением свободной точности.

Лидия у окна отодвинула ажурную занавеску и смотрела в окно вниз на набережную.

— Что, Лидушка, он ходит? — спросил Николай.

— Ходит. Наверное, иззяб и устал.

— Тогда пригласите его.

Лидия отодвинула занавеску, постучала громко по стеклу и помахала рукой.

— Брат Николай, — с укором произнес Филолект, — зачем?

— Полноте, — в тон ответил Николай, — сыщик — тоже человек. Чем мы открытее, тем меньше в нем роится подозрений. Лидушка, отворите дверь товарищу.

Через три минуты в комнате появился молодой человек, короткоусый и пухлощекий, росту выше среднего, востроглазый, уверенный в себе и без особых примет, по которым его можно было бы запомнить. Он как-то одним махом, прицельным взглядом, зафиксировал всю комнату с обстановкой и людьми, — слева направо, — высокий красного дерева с полированными стеклянными дверцами книжный шкаф во всю стену, фикус у окна, кожаный диван, круглый стол, стулья с высокими судейскими спинками, еще книжный шкаф, но пониже и попузатей, и даже, кажется, зафиксировал самого себя, стоящего в дверном проеме.

— Ловко! — искренне восхитился Николай. — Моментально и точно. Это у вас врожденное или выработанное?

— Профессиональное, — открыто ответил молодой человек.

— Замечательно! — также искренне, но с опозданием, восхитился Филолект, разглядывая сыщика. — А скажите, только не оборачивайтесь, что за картина висит у вас над головой над дверью?

— Сто сорок на семьдесят. Холст. Масло. В манере питерского авангарда конца восьмидесятых, — довольный, улыбнулся молодой человек. — Картина отражается в книжном шкафу. А в руках у вас том Британской энциклопедии на букву «К», издание пятьдесят восьмого года.

— Потрясающе, — только и мог сказать Николай. — Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Лидушка, если нетрудно, принесите чашечку для гостя. Садитесь, — Николай похлопал по дивану.

Молодой человек прошел, ступая по вощеному паркету мягко и осторожно, как лесной зверь. Сел и взглянул в лицо Николая открытыми невинно-наглыми серыми глазами.

— Позвольте представить, Филолект Софронович, или брат Филолект, в детстве откликался на «Филю», ныне человек на пенсии. Сестра Лидушка, домохозяйка от рождения. И ваш покорный слуга Николай Порфирьевич.

— А где остальные?

— Кого вы имеете в виду?

— Амвросий и Сюзанна.

Николай пожал плечами:

— Где-то гуляют по улицам прекрасного и родного города. А все вместе, как вы, вероятно, знаете, — это союз сумасшедших. Иными словами, страховое общество сознания. СОС. Так сказать, сумасшедшие — самозванцы. На учетах в психушках не состояли. Социальной навязчивости не демонстрируем. Просто обмениваемся шизухой на принципах личного обаяния. Безумие, знаете ли, поливариантно, и для устойчивого состояния сознания, гомеостаза духовности, оставленного нами в целях амбивалентной гармонизации воображаемого и действительного... короче говоря, вы все поняли про нас?

Гость кивнул. Лидия принесла чашку с блюдцем, поставила на сервировочный столик. Налила кофе из фарфорового кофейника. Чашку свою и для Филолекта поставила на круглый стол и села, разглядывая гостя.

— Филолект Софронович, вы не нервничайте, — сказал гость, — я надолго не засижусь. Служба.

— Простите, — сказал Николай, — я не расслышал вашего имени.

— Павел Николаевич Щеглов, — чуть приподнявшись, отрекомендовался гость. — Практикант наружного наблюдения.

— Это ваше имя или псевдоним? Как это принято у литераторов и контрразведчиков? — спросил Филолект.

— Это псевдоним, — повернувшись, признался доброжелательно практикант. — В действительности я Павел Константинович Синицын.

— В вашей конторе много птичьих имен и псевдонимов?

— Нет, есть и млекопитающие имена, — с добродушной откровенностью, за которую не надо платить, ответил практикант. — Есть Быков, Зайцев, Волков, Козлов, Меринов, Бугаев, Ужов...