Сожгите наши тела

Она одаривает меня взглядом радушной хозяйки и отправляет по узкому коридору, ведущему из малой гостиной рядом с кухней. В коридоре прохладно и темно, а стены увешаны фотографиями: Тесс позирует на крыльце, Тесс у рождественской елки, Тесс, Тесс, Тесс, все младше и младше, вплоть до снимка с карапузом, сидящим у кого-то на коленях. Я вспоминаю стену в столовой Фэрхейвена. В любом из портретов Тесс больше жизни, чем во всех снимках Нильсенов, вместе взятых.

Справа обнаруживается дверь в ванную – белая плитка, белые полотенца с белой монограммой. Я ловлю свое отражение в зеркале над фарфоровой раковиной и замираю на пороге.

Ну и вид. Волосы растрепанные и сальные, несмотря на то что вчера я принимала ванну. Я медленно провожу рукой по щеке, на которой был бы шрам, если бы мы с мамой были абсолютно одинаковыми.

Теперь у меня есть бабушка. И – вроде как – сестра. Я сама этого хотела. Я хотела иметь семью. Конечно, труп – это проблема, но мне всего лишь нужно ее решить. И тогда я смогу построить новую жизнь вместе с бабушкой. Тогда я получу то, о чем мечтала.

Я выхожу в коридор. Он заканчивается застекленной двустворчатой дверью, но стекло почти полностью завешено темной шторой. Через щель пробивается свет от монитора и виден краешек полированного деревянного стола; изнутри доносится приглушенный голос. Наверное, это мистер Миллер разговаривает с полицией.

Я прислоняюсь к стене между двумя фотографиями, готовая ждать сколько потребуется. Но тут что-то шаркает по полу кабинета, и одна из створок двери начинает открываться. Я торопливо выпрямляюсь и стараюсь принять растерянное выражение. Не то чтобы мне приходится сильно стараться.

После встречи с миссис Миллер ее муж представлялся мне иначе. Если она будто сошла со страниц старого журнала для домохозяек, то он больше похож на бабушку. Выгоревшие на солнце джинсы, рубашка с закатанными рукавами – если когда-то она и была накрахмалена, то теперь и не скажешь. Он вырос в Фалене, как и мама, напоминаю я себе. Поэтому я его и ищу.

– Ох, – восклицает он, встрепенувшись. – Я не знал, что у нас…

Он осекается, и на его лице появляется уже знакомое выражение. Настороженное и удивленное, словно я то ли пугаю его, то ли вызываю оторопь.

– Простите, – говорю я, – я искала туалет. – И добавляю, хотя в этом, скорее всего, нет нужды: – Я внучка Веры. – Я тычу пальцем на свое лицо, доказательство, с которым была рождена. – Марго.

– Марго, – повторяет он. – Боже мой. – Тут он, кажется, вспоминает о манерах и пожимает мне руку. Ладонь мозолистая, как у бабушки. – С приездом, Марго.

Он продолжает смотреть на меня во все глаза. Если он знал маму, могу себе представить, насколько дико ему, наверное, видеть меня – ее копию.

– Извините, что без предупреждения, – говорю я. – Тесс позвала нас на завтрак. Надеюсь, вы не против.

– Конечно, нет, – машинально отзывается он и тепло улыбается. – Давно ты в городе?

– Нет. – Если он действительно только что разговаривал с шефом полиции, то должен это знать, но раз ему хочется делать вид, что я просто новая подруга его дочери, пусть так.

Он обходит меня и жестом приглашает вернуться с ним на кухню. Я иду, но медленно. Чтобы завести разговор о маме, мне нужно больше времени.

– Как тебе Фэрхейвен? – спрашивает он.

– Хорошо. Я жалею, что не приехала раньше.

Из коридора мы выходим в небольшую гостиную с парой диванов и камином. Мистер Миллер встает рядом со мной, и какое-то время мы молча смотрим из большого эркерного окна поверх крыльца, в сторону Фэрхей- вена.

– Мама почти не рассказывала про ферму, – говорю я. Мистер Миллер старше мамы – она ведь родила меня совсем молодой, – но их жизни должны были пересекаться, хотя бы немного, особенно если он вырос здесь, а она – совсем рядом, в том доме, от которого мы сейчас не можем отвести взгляд. – Вы ее знали?

Он искоса поглядывает на меня.

– Я правильно понимаю, что ты про Джо?

– Да. – Его вопрос звучит странно, но мое недоумение вытесняется шквалом эмоций, которые вызывает звучание ее имени. Знакомого, живого имени. Он знал ее. Он правда ее знал.

– Да, – говорит он. – Ну, немного. Но она была еще ребенком, когда я уехал из Фалена в колледж. А к тому времени, как вернулся, ее уже не было. Вы приехали вместе?

Его вопрос меня смешит.

– Нет, я одна.

– Что ж, прости, но мне почти нечего про нее рассказать. Они всегда держались особняком.

– Бабушка и мама?

Он хмурится.

– Нет, – произносит он. Медленно, осторожно. – Она разве не…

– Разве не что? – озадаченно спрашиваю я и вижу, как у него отвисает челюсть.

– Нет, ничего. – Он прочищает горло. – Пойдем-ка завтракать. Я умираю от голода.

Не дожидаясь меня, он идет дальше. Я тащусь поодаль, обдумывая выражение его лица и то, как резко он закрылся, – так делают взрослые, когда хотят сказать: «Тебе это не нужно. Меньше знаешь – крепче спишь».

Разбежались.