Сожители: опыт кокетливого детектива

Андрюшка был убит неизвестным убийцей, и факт сей служил, скорее, отягчающим обстоятельством. Куда верней и ближе к букве праздника было бы присутствие автора, нескладного толстяка, с подкупающей детскостью грезящего о нежной грустной красоте – и было жаль, что автора с нами нет, и ничего уже не поделаешь.

Ничего.

– Ты, вот, даже бывших любовников Андрея зовешь, а про мать его подумал? – вдруг вспомнив, спросил я Марка.

– Почему я должен про нее думать? – Марк дернулся, памятуя, видимо, как рвала на похоронах его волосы обезумевшая от горя женщина.

– Она покойному мать, вообще-то, – напомнил я.

– Она ж из деревни. Поди-ка найди ее, – вступилась за Марка Манечка.

– Зато, вон, и Аркашу найти сумели, да и Суржика на замок запереть не смогли, – сказал я, – Вам всем только в российской полиции работать, с «Бобой» сообща. Кого не надо – отпускаете, кого надо – посадить в клетку не догадались.

– Какой ужасный ты можешь быть человек. Просто хорробал, – с обидой сказал Марк, – Суржик Масе – близкий муж, он деньги дает, а Мася активное участие принимала. Без нее фигли-мигли мы это помещение нашли. Не видишь, что ли, на какие жертвы Суржик идет во имя своей любви?! Он Суржик даже бодигардов с собой не взял, чтобы не смущали своим видом. Она попросила, и он не взял, а Суржик всегда с бодигардами ходят. У него их целая армия, я видел.

– Он бодигардов не взял и теперь всем другим срочно нужны бодигарды, – сказал я, глядя на Суржика, напоминавшего теперь не волка уже, а гиену.

– Ему бы пожрать надо, – сказала Манечка, – Или проблеваться.

– Даримка! – вскричал Марк, – Тыковка!

Она выросла, как из-под земли. Золото, а не человек.

Марк пошептал ей что-то, та понятливо кивнула, и спешно уволокла свой поднос в требуемом направлении.

– Одежда без человека – лишь оболочка, – сказал Антон, вынырнув из своих, вне всякого сомнения изысканных раздумий, – Я полагаю, он стал обшивать кукол от безысходности. И дешевле – расход материала невелик, да и моделей искать не надо.

– Андрей людей тоже наряжал, – сказал Марк.

– Если ты про Лизу, то она не в счет, – сказал я, – Она сама, как кукла.

Где-то здесь, по двухярусному залу гуляла и гротескная трансвеститка, муза покойного Андрюшки. Никто не знал об их дружбе; эта странная связь могла бы сойти в могилу вместе с портняжкой, но остались куклы, а Лиза – странная птица – была упорна и даже яростна в своей уверенности, что Андрюшка – гений, что мир обязан о том узнать. Из искры образовалось веселенькое пламя – идеей выставки в большом светлом зале сначала загорелся Марк, затем вспыхнула и Мася, уставшая скучать и имеющая связи.

Так и возник «прожэкт».

Не обошлось и без моего участия, но мой фронт работ был мал, скуден, незначителен: я всего-лишь составил для выставки пресс-релиз, прикнопил его к имейлу и, нажав на «отправить всем», устроил своей адресной книге ковровую бомбардировку.

Привлечь внимание к выставке я не очень рассчитывал – неизвестно ведь, сколько «мертвых душ» скопилось за годы журналистской практики в моем электронном ящике, сколько адресов уже вышли из употребления, а те, кто, может, и пользуется этим каналом связи, наверное, и понятия уже не имеют, что за «Илья Волков», который выспренно рассказывает о неочевидной связи лица и маски, лика и личины. Удивится немного – и, не медля, отправит виртуальное приглашение в электронную мусорную корзину.

Туда и дорога.

Нельзя не признать: у Марка паблисити вышло умней. Он, прирожденный торговец воздухом, просто предложил всем знакомым «культ», не очень трудясь с подробностями. Не помешало и поручительство давешней Вивьен, зубастой британской модельерши, по просьбе Марка сообщившей где-то в иностранных интернет-далях, что «рашн Маккуин» – это «осом».

Awesome.

Для шумихи, которую вызвала выставка еще до открытия, оставалось лишь зарифмовать это слово с прекрасным русским словом «невесомость». И все. На вернисаже яблоку было негде упасть. Людям нравилось.

Пьяный Суржик не в счет.

– Хорошие гены – сказал Кирыч, явившийся на вернисаж с опозданием, после затянувшегося рабочего дня, – У них могли бы получиться красивые дети, – он тоже приметил Масю и Ашота.

– Ага, два сапога – пара, – с раздражением произнесла Манечка.

– Так уж и пара, – сказал Марк, – Мася – переделка.

– Какой же ты сплетник можешь быть, – изобразил я удивление.

Грудь у Маси была силиконовая и неведомо, как еще потрудились над ней пластические хирурги, но результат получился живой, естественный, нерукотворный, так что я вполне понимал сожаление Кирыча, для которого вся красота этого мира подлежит преумножению.

Особой программы у вернисажа не было. В какой-то момент в микрофон засвистела женщина, втиснутая в лиловое платье. Оглаживая себя по выпуклым бокам, она понесла заумь о сенситивности и ментальности. Иногда эту тягомотину прорывал резкий голос – Суржик все хотел поведать миру о своей любимой женщине.

– Тэк-с…, тэк-с…, – прошивал воздух его срывающийся голос.

– Чует мое сердце, доиграется дева, – сказала Манечка, – Кирилл, сходил бы ты к этому забулдыге, – она указала на Суржика.