Сожжение

Я его всасываю залпом и прихлебывая – так мне вдруг захотелось пить. И все равно язык не ворочается, в горле пересохло.

Внутри Азад с невестой сидят на одинаковых тронах. Позади тронов куча коробок – вероятно, тостеры, одеяла, обеденные сервизы. Азад улыбается во все тридцать два зуба и пожимает руку какому-то старому родственнику. Потом видит меня, и мы смотрим друг на друга, смотрим. Слов у нас нет.

Ведь это же я говорила Азаду, чтобы поступил как надо и женился на женщине, разве я не помню? Но сейчас Азад такой красивый, волосы у него хорошо расчесаны, на нем дхоти курта [32]цвета слоновой кости. Невеста от пудры белая, словно привидение, а губы у нее красные, как помидор. На шее не меньше пяти-шести золотых ожерелий. Сейчас, с пустой чашкой от сиропа в руке, мне наплевать на золото, но не наплевать, что Азад ей это покупал с любовью. Разве не говорил он мне когда-то, что не может без меня жить? Так почему же он не женился на какой-нибудь одноглазой уродине?

Но мне, как бы там ни было, нужно сейчас быть благородной. И я со своим подарком иду к невесте и жениху.

– Лавли! – произносит Азад, и видно, как ему неловко. – Хорошо, что ты пришла.

А я вот-вот расплачусь. Сердце мечется в груди, как шарик для пинг-понга, но я говорю:

– Долгой и счастливой брачной жизни вам обоим.

Девушка низко кланяется, ожидая благословения, и я, Лавли, чувствую себя какой-то богиней, какой-то святой, верящей, что, если любишь, отпусти.

Во время ужина, одним глазом поглядывая на бирьяни, а другим на китайскую курицу с чили, я не знаю, смеяться мне или плакать. Посмотрите на меня, ожидающую пира на свадьбе моего мужа! С тарелкой и салфеткой, ням-ням, я оглядываю зал, убранный пластиковыми цветами, с фонтанчиком в углу. Как это странно.

Моя любовь к Азаду, говорю я себе, существует в каком-то ином мире, где нет общества, нет бога. В этой жизни мы никак не можем попасть в тот мир, но я знаю, что он есть. И там пишется история нашей любви.

Поздно вечером, когда я иду по улице, все лавки уже заперты, кроме мастерской сварщика, где работает человек в маске. От аппарата летят яркие искры, падая на дорогу. Это похоже на Дивали [33] – праздник огней.

* * *

Мистер Дебнат сказал мне подготовить демонстрационный ролик для кинопродюсеров, чтобы я начинала понемножку что-то делать сама. В конторе, где производят деморолики, за столом в приемной сидит человек с открытым ртом и ковыряется в нем зубочисткой. Это самое дешевое заведение, какое мне удалось найти, и ролик придется делать именно здесь – тут без вариантов.

– Уровень какой? – угрюмо спрашивает приемщик заказов.

– Что?

– Какого уровня ролик желаете? Базовый уровень – шестьсот рупий, вариант получше – тысячу рупий, пакет делюкс – две с половиной тысячи.

Услышав цены, я глотаю воздух. Потом выбираю базовый уровень. Заполняя бланк на планшете, он спрашивает:

– Имя?

– Лавли, – отвечаю я.

На это он фыркает, как лошадь.

И рядом с моим именем пишет – «В».

– А отчего вы меня так определяете? – спрашиваю я. – Вы же еще даже не видели моего выступления.

– Успокойтесь, мадам, – стонет он. – Зачем вы подглядываете, что я пишу? Профжаргон, ничего личного.

Он мне не говорит, что это значит, но я выясню позже, сама. Класс «В». Актер, у которого нет ни симпатичного личика, ни светлой кожи для ролей класса «А». Он будет играть только слугу, водителя рикши, вора. Публика хочет видеть, как герой бьет артистов класса «В» по морде, отправляет в нокаут и вообще побеждает.

Я иду в какую-то комнату и стою там, нервничая, перед камерой – не воображаемой, а реальной. Она установлена на треноге, и на ней мелькает красный огонек. За камерой стоит человек с сонными глазами, и, хотя он мне не нравится и я ему не нравлюсь, я себя чувствую настоящей актрисой. Гляжу в объектив и знаю: через эту оптику я когда-нибудь приду к тысяче людей, к миллиону. И что с того, если здесь только один ворчливый человек – сразу и приемщик, и клерк, и оператор? Может, это бутик-компания, вроде так их называют.

Он мне говорит, что сделает пятнадцатиминутный ролик с разными персонажами и разным внешним видом. Напоминает, что за шестьсот рупий больше не получишь.

– А вот если вы возьмете пакет делюкс…

– Не нужно! – отвечаю я. – Базовый меня вполне устроит.

Я подвязываю волосы и делаю упражнения для голоса. В пустой комнате он звучит гулко.

Приемщик говорит:

– Можете изобразить разозленную домохозяйку?

А потом:

– Вот сейчас вы ждете автобуса, а он все не приходит. Смена выражений лица, понимаете?

Потом:

– Вы – безутешно рыдающий младенец.

А я в ответ:

– Младенец?

Но, наверное, это такой тест на актрису. Нужно уметь войти в образ без колебаний.

И вот я лежу на грязном матрасе, брошенном на пол. Червячок ползет по его краю, ищет, куда спрятаться. Я лежу на спине, задрав ноги и руки, скорее как подыхающий таракан, а не младенец. И кричу: «Уа, уа!»

И все это время у меня чувство, будто этот человек тайно меня снимает для какого-нибудь нехорошего сайта. Как так получилось, что у него полная власть над камерой? От этого у меня какое-то тяжелое чувство.