Сожженные девочки

Я открываю воду, чтобы помыть руки, ожидая, что Эмма скроется в одной из кабинок. Но нет, она останавливается рядом со мной и, глядя в зеркало, поправляет волосы. Вблизи и в ярком беспощадном свете флюоресцентных ламп я вижу, как туго натянута ее кожа. Подтяжка? Филлеры? Точеная форма носа явно свидетельствует о вмешательстве хирурга. Впрочем, это освещение не льстит и моей мучнистого цвета коже. Я закрываю воду и тянусь к бумажным полотенцам.

– Не ожидала увидеть вас здесь, – произносит она.

Ее язык едва заметно заплетается.

– Меня пригласила Клара. На викторину.

– Вам понравилось?

– Да. – Скомкав полотенце, я швыряю его в мусорное ведро. – Несмотря на то, что викторины – не мой конек.

– Я тоже ими не увлекаюсь, но это что-то вроде деревенской традиции. – Она криво улыбается. – Саймон помешан на традициях. Как и все они здесь.

– А вы не отсюда?

– Я? Нет. Я познакомилась с Саймоном в университете в Брайтоне. Мы жили там несколько лет. А после того, как поженились, приехали сюда.

– И почему же?

– Ферма. Его отец выходил на пенсию. Он хотел, чтобы Саймон взял все в свои руки.

– Ясно. И вас это устраивало?

– У меня не было выбора. Я была беременна Роузи, и если Саймон чего-то хочет, он это получает.

Не услышать в ее голосе горечь просто невозможно. Алкоголь, великая сыворотка правды.

– А вы? – спрашивает она.

– Я? Обживаюсь.

Она вынимает из кармана помаду и начинает подкрашивать губы.

– Похоже, вы хорошо ладите с Майком.

– Я стараюсь хорошо ладить со всеми прихожанами, – спокойно отвечаю я.

– Полагаю, вы слышали, что случилось с его дочерью?

– Да. И мне очень жаль. Смерть ребенка – это трагедия. Для всех.

Она пристально смотрит на меня в зеркале. Ее зрачки сужены. Рука с тюбиком помады еле заметно дрожит. Возможно, это не только алкоголь. Какие-то таблетки?

– Я была не виновата.

– Я знаю.

– Правда?

– Похоже, это был ужасный несчастный случай.

– Я не должна была присматривать за Тарой в тот день. Я сделала Майку одолжение. Он позвонил и умолял меня забрать ее из школы.

– Почему?

Полуулыбка, больше похожая на злобную гримасу.

– Потому что он был пьян. Слишком пьян, чтобы вести машину. И не в первый раз.

Я вспомнила: Майк говорил, что больше не пьет. Стакан апельсинового сока.

– Значит, у него были проблемы с алкоголем?

– Он был алкоголиком. Это стало настолько серьезно, что Фиона подумывала уйти. Она дала ему последний шанс. Узнай она, что он им не воспользовался, Фиона бы ушла, забрав Тару. Он боялся даже мысли о разлуке с Тарой.

Осознание жестокой иронии случившегося острыми когтями сжимает мое горло.

– Значит, вы согласились его прикрыть?

– Я просто пыталась помочь. Я знаю, что не должна была оставлять Роузи присматривать за девочками, но это было всего на несколько минут…

– Вы не можете себя в этом винить.

Хотя уйти, оставив с малышками другого ребенка, было верхом беспечности. Роузи самой тогда было лет тринадцать, не больше. Но тут же я напоминаю себе, как часто оставляла Фло без присмотра, потому что была занята или о чем-то размышляла. Все мы несовершенны. И все мы думаем, что с нами такого случиться не может. Горе приходит только к другим людям, верно?

Она качает головой:

– Любая мать прикладывает столько усилий, оберегая своих детей. Но всего один момент может их отнять.

– Вы не могли предвидеть, что такое случится.

– Но я должна была это предвидеть. – Она вдруг пристально смотрит на меня. – Вы верите в зло, преподобная?

Я обдумываю свои слова.

– Я верю в злые действия.

– Вы не верите в то, что кто-то может быть порочным от природы?

Я хочу сказать «нет». Хочу сказать, что все мы рождаемся чистыми листами. Что убийцы, насильники и педофилы – это скорее результат окружения, чем мрака в душе. И все же… Я посещала очень многих оказавшихся за решеткой преступников. Некоторые из них были жертвами жутких обстоятельств и ужасающего воспитания. Четко прослеживалась модель снова и снова воспроизводимого насилия. Что касается других… Они выросли в хороших семьях, их воспитали любящие родители, и тем не менее они делали выбор в пользу убийств и пыток.

– Я думаю, у всех нас есть склонность как к добру, так и ко злу, – отвечаю я. – Но у некоторых одна сторона берет верх над другой.

Она кивает и закусывает губу. Я внимательно за ней наблюдаю. Тут что-то есть. Под этой гладкой и сияющей поверхностью. Едва сдерживаемое ботоксом и таблетками.

– Эмма, – говорю я, – если есть что-то, о чем вы хотели бы поговорить, вы всегда можете прийти в часовню. Я буду только…

Дверь внезапно распахивается. Милая старушка в твидовом пиджаке и резиновых сапогах мелкими шажками входит в туалет и, кивнув нам, скрывается в одной из кабинок.

– Эмма?

Она улыбается. Ее лицо снова надежно скрыто под маской.

– Спасибо за беседу, преподобная. Нам действительно нужно как-нибудь познакомить девочек между собой. Пока.

Она исчезает, оставляя за собой шлейф духов и страдания.