Сознание за пределами жизни. Наука о жизни после смерти

Операционную я не помню. Я вообще не помню, чтобы видела доктора Спецлера. Я была с кем-то из его коллег, который находился со мной в то время. А потом… ничего. Совсем ничего. Пока не раздался звук… и звук этот был… неприятным. Гортанным. Чем-то напомнил мне посещения дантиста. Помню, у меня покалывало макушку, и я как будто выскочила через верх головы. Чем больше я удалялась от своего тела, тем чище становился звук. Помню, как, посмотрев вниз, я увидела кое-что в операционной. Еще никогда за всю свою жизнь я не бывала в более ясном состоянии сознания. И когда я взглянула вниз, на свое тело, я поняла, что это мое тело. Но мне было все равно. У меня мелькнула мысль о том, как причудливо мне побрили голову. Я думала, волосы сбреют полностью, но они не стали.

Я, если можно так выразиться, сидела на плече доктора Спецлера. Но видела не так, как обычно, а ярче, четче, яснее, чем при нормальном зрении. В операционной было столько всего, чего я не узнавала, и так много народу. Помню инструмент в руке врача – он был похож на ручку моей электрической зубной щетки. Я полагала, что вскрывать череп будут пилой. Я и услышала слово «пила», но то, что я увидела, скорее напоминало дрель, чем пилу. Там были даже маленькие сверла, которые хранились в таком футляре – совсем как тот, где мой отец хранил гаечные ключи, когда я была еще маленькой. Я видела рукоятку пилы, но не видела, как ей вскрывают мне голову, и, кажется, слышала, как ее пробуют на чем-то. Она зудела на довольно высокой ноте. Помню сердечно-легочный аппарат. Лицевая маска мне не нравилась… Помню множество инструментов и орудий, которые я узнавала с трудом. И отчетливо помню, как женский голос произнес: «У нас проблема. У нее слишком тонкие артерии». Потом мужской голос: «Попробуйте с другой стороны». Он доносился откуда-то дальше по столу. Помню, я еще удивилась, что они там делают (смеется), ведь это же операция на мозге! В тот момент они сливали кровь через бедренные артерии, но я этого не понимала…

Я ощутила чье-то «присутствие». И вроде как обернулась, чтобы посмотреть. Тогда-то я и увидела пятнышко света – крошечное, с булавочную головку. И этот свет начал притягивать меня, но не вопреки моей воле. Я тянулась туда сама, потому что так мне хотелось. И было физическое ощущение… я понимаю, как это звучит… тем не менее это правда. Физическое ощущение было такое, будто я очень быстро въезжаю на гору. Как в «Волшебнике из Страны Оз», когда попадаешь в воронку смерча и поднимаешься с ней, только не вертишься. Это ощущение чем-то напоминало очень быстрый подъем в лифте. Там был как будто туннель, но не туннель. И я двигалась к свету. Чем ближе я оказывалась к нему, тем лучше различала разные фигуры, разных людей, и отчетливо услышала, как меня зовет моя бабушка. У нее очень характерный голос. Но я слышала ее не ушами… Зов слышался отчетливее, чем ушами. И я сразу направилась к ней. Свет был невероятно ярким, казалось, будто сидишь посреди лампочки. Я заметила: как только я начала различать фигуры в этом свете – они все были залиты светом, они сами и были этим светом, и свет пронизывал все пространство вокруг них, – они принялись меняться, становиться узнаваемыми и понятными. И я увидела много-много людей, которых знала, и много-много тех, кого не знала, но понимала, что как-то, каким-то образом связана с ними. И это было… замечательно! Я вспоминала каждого, кого видела, и он в точности соответствовал моим представлениям о том, как этот человек выглядел в расцвете лет.

Я узнала множество людей. Одной из них была моя бабушка. Я увидела моего дядю Джина, который скончался совсем молодым – тридцати девяти лет от роду. Он многому научил меня; это он учил меня играть на моей первой гитаре. Как и моя двоюродная прабабушка Мэгги. Там же была моя бабушка с папиной стороны… Они особенно заботились обо мне, присматривали за мной.

Они не разрешали мне двигаться дальше… Это мне сообщили каким-то образом – не знаю, как еще можно выразить это, потому что они не говорили так, как говорю сейчас я: что если я пройду весь путь к свету, со мной что-то произойдет физически. Они не смогут вернуть эту новую меня обратно в мое тело, потому что я уйду слишком далеко, они не сумеют восстановить связь. Вот они и не пускали меня никуда и не давали ничего сделать.

Мне хотелось к свету, но вместе с тем хотелось вернуться. Мне еще надо было вырастить детей. Я как будто смотрела фильм на видеомагнитофоне, в режиме быстрой перемотки вперед: общая идея становится понятной, но отдельные кадры мелькают так быстро, что подробностей не разглядеть… Искры – вот что я видела. Я спросила, Бог ли этот свет, и мне был ответ: «Нет, Бог не свет, свет – то, что происходит, когда Бог дышит». Отчетливо помню, как я подумала: стою в дуновении Божьем…

В какой-то момент мне напомнили, что пора возвращаться. Разумеется, я приняла решение вернуться еще до того, как легла на операционный стол. Но понимаете, чем дольше я оставалась там, тем больше мне это нравилось (смеется). Моя бабушка не стала провожать меня обратно в туннель, отсылать меня или просить уйти. Она просто взглянула на меня. От меня ждали, что я последую за ней. Обратно в тело меня должен был вернуть мой дядя. Но когда я попала туда, где находилось тело, и взглянула на него, я решительно не захотела в него возвращаться, потому что оно выглядело таким же, каким и было по сути: безжизненным. По-моему, оно было накрыто. Это испугало меня, мне не хотелось на него смотреть. И я знала, что будет больно, поэтому возвращаться не желала. Но дядя продолжал вразумлять меня. Он говорил: «Это как нырнуть в бассейн, просто прыгай». Нет. «А как же дети?» Ну, знаешь, с детьми все будет в порядке (смеется). А он продолжал: «Милая, тебе пора». Нет. Он подтолкнул меня, слегка помог. Получилось не сразу, но я, пожалуй, все-таки готова простить его за это (смеется).

Я увидела, как вздрогнуло тело… А потом он толкнул меня, и я почувствовала, как мне холодно внутри. Я вернулась в свое тело. И вправду, как прыжок в бассейн с ледяной водой… Больно!

Когда я вернулась в тело, я по-прежнему была под общим наркозом в операционной, там включили Hotel California, и как раз пели строчку: «Можно рассчитаться в любой момент, как захочешь, но уехать нельзя» (You can check out anytime you like, but you can never leave). Позднее я упомянула об этом доктору Брауну, который отнесся к моим словам совершенно равнодушно, сказал только, что мне надо больше спать (смеется). Когда я пришла в себя, я все еще была на искусственном дыхании.