Сознавайтесь, Флетч!

Меня отправили домой, в Дублин. Определили в иезуитскую семинарию. Наверное, я сам выбрал ее. Потому что повидал ад.

Я изучал другую логику, поправил здоровье. Но к двадцати годам устал от истин. Это вы понять можете?

– Естественно.

– Да и воздержание поднадоело. Поэтому я написал моему другу, Уильяму Каванау, в Лондон. По его настоящему адресу, минуя Дублин. Попросил работу. Полагаю, старая гвардия изрядно посмеялась над моим письмом.

Последующие годы покрыты мраком.

– Мне известно, что вы не работали в Чикаго.

– Это я знаю. В Чикаго работали вы. Что вы намедни делали в редакции «Стар»? Наводили обо мне справки?

– Вы снова становитесь шпионом.

– Разве я упоминал о моем прежнем занятии?

– Но вы женаты и у вас есть дети.

– Это точно. Кто бы мог подумать, что в молодости я намеревался стать священником.

– Для шпиона это тоже довольно странно.

– Я же не утверждал, что был шпионом.

– Но вы католик?

– А что такое религия в наши дни? Взять хотя бы моих детей. По воскресеньям они берут гитары и скрипки и отправляются в какую-то церковь. Там пожимают друг другу руки, целуются. Говорят, что им это очень нравится.

– Ваша жена ирландка? Или американка?

– Она из Палестины, еврейка. По службе мне пришлось провести там какое-то время. Поверите ли, нам пришлось уехать, чтобы расписаться, когда она забеременела. На нейтральную территорию.

– Флинн, ваша работа в бостонской полиции не более чем прикрытие.

– Почему бы вам не налить себе виски?

– Вот почему вы говорили, что у вас нет опыта полицейской работы. Вы никогда не были полицейским.

– Я учусь, – потупился Флинн. – Методом проб и ошибок.

– Вы стали полицейским, когда конгресс начал трясти всяческие агентства, старающиеся не афишировать свои делишки.

– Неужели я так много наболтал о себе? – искренне изумился Флинн. – Чай, похоже, развязывает мне язык.

– Вы все еще говорите по-немецки?

– Это, можно сказать, мой родной язык.

– Будучи в гитлерюгенд, вам приходилось браться за оружие и стрелять?

– Да, приходилось.

– Как это было?

– Видите ли, я чуть не подстрелил себя. Я не мог стрелять в союзников, наступавших на Мюнхен. И не мог стрелять в парней, с которыми вырос.

– И что же вы сделали?

– Заплакал. Лег в грязную траншею и заплакал. Помните, мне не было и пятнадцати. Впрочем, я сомневаюсь, что и теперь поступил бы иначе.

По окну барабанил дождь.

– Теперь ваша очередь, Флетч.

ГЛАВА 24

Флетч налил в опустевший бокал виски, добавил воды.

– Боюсь, что мне нечего сказать.

Даже сквозь толстые стены до них долетало завывание ветра.

– Я вам помогу, – Флинн шевельнулся в кресле, устраиваясь поудобнее. – Вы родились и выросли в Сиэтле. Получили степени бакалавра и магистра искусств в Северо-Западном университете. Не довели до конца докторскую диссертацию.

– Не хватило денег, – Флетч снова сел, с полным бокалом.

– Увлеклись журнализмом. Писали об искусстве в одной из газет Сиэтла. Прославились статьей о незаконном вывозе из Канады изделий доколумбовой эпохи. Потом вы служили в морской пехоте. Вас послали на Дальний Восток, наградили «Бронзовой звездой», которую вы так и не удосужились получить. В «Чикаго пост» вы были специальным корреспондентом, проводили журналистские расследования. Вам удалось раскрыть не одно преступление как в Чикаго, так и в Калифорнии, где вы работали после этого. Ваш конек – журналистское расследование, а не статьи по искусству.

– А есть ли разница?

– Примерно восемнадцать месяцев назад вы исчезли из Южной Калифорнии.

– Сейчас очень сложно добиться полного взаимопонимания с руководством газеты. Каждый начальник считает своим долгом взять сторону какой-либо партии. Фактор, убийственный для свободы слова.

– Вы дважды женились и разводились. Алименты вы платить не желали, так что на вас подали в суд. В чем только вас не обвиняли: от подлога до неуважения к суду. Затем, однако, все потерпевшие отозвали свои иски. Кстати, когда я наводил справки о вас в правоохранительных органах Калифорнии, мне позвонил окружной прокурор или помощник окружного прокурора. Кажется, его фамилия Чамберс. Он высоко отозвался о вас, отметив ваше непосредственное участие в раскрытии одного или двух тяжких преступлений.

– Олстон Чамберс. Мы вместе служили в морской пехоте.

– Чем вы занимались последние восемнадцать месяцев?

– Путешествовал. Какое-то время побыл в Бразилии. Перебрался в британскую Вест-Индию. Теперь живу в Италии.

– В Штаты вы возвращались лишь однажды, в Сиэтл, на похороны отца. Вы говорили, что унаследовали от него крупное состояние?

– Нет, этого я не говорил.

– Он был азартный игрок, – заметил Флинн.

– Я знаю, – кивнул Флетч.

– Вы не ответили на вопрос, откуда у вас такие деньги?

– От дядюшки, – солгал Флетч. – Он умер, когда я работал в Калифорнии.

– Понятно, – Флинн, естественно, ему не поверил.

– Не мог же он оставить деньги моему отцу, правда?