Музыканты ехали без билетов на свадьбу в Нотанеби. Контролер накричал на них и позвал двух смущенных парней с винтовками. Пассажиры сразу вскочили, закричали. Глан слышал только одно слово:
– Нотанеби, Нотанеби…
Музыканты махали смычками, яростно выворачивали рваные карманы, парни с винтовками скалили зубы. Потом музыканты сели и, закатив глаза, вытянули из скрипок жалостную и берущую за душу «Молитву Шамиля». Мелодия крепла, через минуту она достигла чудовищной быстроты, и парень с винтовкой, отдав ее беззубому испуганному старцу, пустился в пляс.
– Ах-ах, ах-ах, – кричал весь вагон, похлопывая в ладоши.
За Кобулетами поезд шел через обширные, затопленные ливнем лагуны. В воде сверкало солнце. Праздничная страна открылась за окнами вагона.
Нелидова стояла у окна, Берг высунулся в соседнее окно и крикнул ей, показывая на слюдяной широкий огонь за зарослями тростника.
– Прощайтесь с морем!
Нелидова вдохнула ветер: с гор дуло счастьем.
Голубятня в Сололаках
По Верийскому спуску муши несли рояль, поскользнулись, и рояль грянул о землю, наполнив воздух громом и звоном. Собралась толпа. Худые и рьяные милиционеры непрерывно свистели, не зная, что делать дальше. Муши стояли, стирая пот. Рояль упал на трамвайные рельсы и остановил движение.
Капитан, будучи любопытным, влез в гущу толпы и ввязался в спор, – должны ли муши отвечать за рояль, или нет. Черноусые люди в широких штанах притоптывали на тротуарах и жалостно чмокали жирными губами: «Ай, хороший рояль, богатый рояль». Извозчики остановились, слезли с козел и пошли расследовать дело.
Толпа росла пчелиным роем, качалась и гудела. Хозяин рояля, сизый и страшный, рвался из рук милиционеров к старшему муше и хрипел, потрясая кулаками:
– Отдай деньги, отдай семьсот рублей, кинтошка! Ты живой ходить не будешь, собака!
Муши невозмутимо слушали вопли и сплевывали. Сочувствие толпы было на их стороне. Крышка рояля отлетела, обнажив стальные порванные нервы. Сухость дерева, из которого был сделан рояль, вызывала представление о погибшей звучности, гуле педалей и приглушенном звоне бемолей.
Капитан оглянулся, – ему почудилось, что знакомый голос его окликнул. Он осмотрел толпу, из- возчиков. С извозчика ему кто-то махал. Капитан вгляделся, прикрывшись рукой от солнца, – это был Берг.
Капитан рванулся, создавая в толпе ущелья и во- довороты. Около извозчика стоял Батурин, худой и загорелый, и Заремба щерил беззубый рот.
– Здорово, свистуны! – гаркнул капитан, расцеловался со всеми и потряс Батурина за плечи. – Здорово, Мартын Задека!
– Погодите, – Батурин взял капитана за локоть и повернул к извозчику. – Идемте, я вас познакомлю.
– С кем?
– С Нелидовой.
Капитан сдвинул кепку на затылок и уставился на Батурина.
– Что ж вы ни черта не написали!
Но ругаться было некогда. Батурин тянул его за рукав, и капитан подошел к извозчику. Первое, что он увидел, – маленького человечка, похожего на обезьяну. Он сидел, поглядывая на толпу, и посмеивался. Рядом с ним капитан заметил молодую женщину и остановился. Чем-то она напомнила ему батумскую курдянку – легким ли своим телом, нежным загаром или темными и прозрачными глазами. Капитан представлял себе артисток пышными и капризными дамами, с лицами, ярко раскрашенными и обсыпанными пудрой, с множеством колец на пухлых пальцах. А это была совсем девочка.
– Здравствуйте, капитан, – сказала она молодым голосом. В нем капитан услышал горькую ноту, говорившую о не изжитом еще и утомившем страдании. То, что она назвала его капитаном, ему понравилось, – в этом было признание его дальних плаваний, штурманских познаний, штормов – всей, маячившей за его спиной большой и пестрой жизни.
Капитан улыбнулся, снял кепку (это он делал в самых исключительных случаях) и крепко потряс руку Нелидовой. Он забыл, что она была женой Пиррисона – настолько это казалось неправдоподобным.
С Гланом он поздоровался сухо и корректно. Около извозчика произошел короткий разговор.
– Сейчас о деле говорить не будем, – Батурин предостерегающе взглянул на капитана. Капитан кивнул головой. – Прежде всего надо устроиться.
– Да едем ко мне. У меня чудесно!
Капитан жил у приятеля Зарембы, наборщика Шевчука в Сололаках. Шевчук снимал две комнаты, – одна осталась от жены, недавно его бросившей. Дом был похож на голубятню, – с пристройками, лестничками, узкими дверьми, куда с трудом протискивался человек, балконами над обрывом и каменным тесным двором. Как голубятню, этот дом на горе свободно обдувал ветер; небо казалось рядом.
Капитан ходил по дому с опаской: ему казалось, что он залез внутрь игрушки. Все трещало, прогибалось и жалобно стонало от каждого его движенья.
«Как жук в часовом механизме», – думал о себе капитан.