Спартак

Относительно требований гладиаторов не возникло значительных разногласий. Командный состав повстанческой армии как раз и состоял из бывших гладиаторов. Они вполне прочувствовали гнусность гладиаторства и хорошо знали требования своей среды. Поэтому эта часть программных требований была быстро сформулирована и нашла общую поддержку.

Гораздо сложнее был вопрос относительно оформления программных требований других категорий восставших: рабов, городских плебеев, крестьян, сочувствовавших восстанию по тем или иным причинам. Интересы этих слоев оказались очень противоречивыми и часто весьма болезненно задевали друг друга. Представлялось насущно необходимым найти такое сочетание этих требований, чтобы они не разрывали движения непрерывными спорами и склоками, на базе которых могли бы развиться измена и дезертирство.

Тут возникла особенно горячая полемика. Многие рядовые командиры из бывших гладиаторов и рабов, все галлы и германцы, требовали сразу и открыто выставить крайние требования: Рим разрушить и разграбить, уничтожить его как политический центр самого преступного в мире племени; навечно запретить гладиаторство и рабство как состояния, противные человеческой природе; наделить гладиаторов и рабов гражданскими правами и имуществом бывших рабовладельцев; установить более справедливые порядки на основе «заветов предков». Их поддерживал своим влиянием Крикс — ведь он являлся самнитом, а самниты дали клятву стереть Рим с лица земли! Им всем возражал Спартак. Он говорил:

— Город квиритов — давно сложившийся и авторитетный политический центр. Далеко не все племена в Италии хотят разрушения и разграбления Рима! Такое крайнее требование, выставленное несвоевременно, немедленно оттолкнет от поддержки восстания значительное количество участников, а также сочувствующих.

Доводы Спартака, хотя и не сразу, были наконец уяснены всеми. Таким образом, в результате принятия повстанческими руководителями общей программы для последующей борьбы возникло положение некоего сбалансированного равновесия: основные требования каждой из социальных групп так или иначе были удовлетворены, и она могла оказывать поддержку восстанию, не чувствуя себя беспредельно ущемленной и надеясь на будущее. Относительно же последнего вожди восстания дали вполне определенное заверение: в случае победы над сенатом будут приняты меры, ломающие политическую и социальную структуру Италии, способствующие установлению всеобщей справедливости — «Государства Солнца»! О том, что именно оно будет из себя представлять, давали разъяснения философы, находившиеся в окружении Спартака. Ибо, подобно тому как Аристоник в Пергаме держал у себя в качестве советчика и наперсника философа Блоссия, друга Тиберия Гракха, а Александр Македонский — Аристотеля и еще немало других, так и Спартак вовсе не чуждался общения с философами. В античную эпоху с ними можно было встретиться всюду: в бане, на рынке, в мастерской ремесленника, в цирке, в кружке досужих зевак и т. д. Чаще всего эти философы сами вели жизнь, полную горя и унижения. Поэтому среди них особенно сильна была тяга к справедливости, мучительные размышления над работами Аристотеля, Платона и других светил философии о государстве и обществе, о путях переустройства несовершенного мира. Но об этом как раз думал и Спартак.

Успешный ход восстания ставил перед Спартаком задачу организационного оформления высшей власти. В его распоряжении было три возможных образца: 1) государственного устройства сицилийских рабов (периода второго восстания); 2) государственного устройства римлян; 3) государственного устройства союзников. Образец первый явно не соответствовал новым условиям: подавляющая масса рабов происходила из стран, не знавших неограниченной царской власти эллинистических царей. Образец второй не мог считаться желательным из-за многих антидемократических черт римской конституции. Наиболее приемлемым казался третий образец. С государства союзников спартаковцы-повстанцы и взяли пример, внося в общую схему поправки, продиктованные духом времени и наиболее радикальными философскими теориями. Конечную цель своей собственной власти повстанцы видели, по выражению Диодора, — что типично в общем для всех массовых восстаний, — «в причинении крайних несчастий свободным людям», то есть рабовладельцам, в создании условий для полной победы над своими господами (Синезий).

Спартаку и его единомышленникам не было особой необходимости что-либо самим изобретать. Развитая философская мысль древней Эллады, Италии и Фракии выработала четкие понятия относительно важнейших категорий общественной жизни, путей и методов общественных преобразований. «Свобода, — провозглашает один из поэтов, — заключается в том, что, когда спрашивают у граждан: «Кто желает публично высказать какой-нибудь полезный для города совет?» — желающий выступает перед народом, а кто не желает, тот молчит. Что может быть для свободного государства справедливее этого?» (Еврипид).