Спартак

Я спешился. Лихорадочно стучал в висках пульс, перед глазами мелькали блики. Конечности сводило от холода. Еще по пути сюда я проклял все, что на перевале, до нашей встречи с предателями Утраном и Бертом, не подкрепился вяленым мясом и куском сухаря. Желудок сводило, во рту пересохло, затылок сжала головная боль. У Фунтика, которого я загнал за последний час езды, проступила пена, бока лихорадочно вздымались в частом дыхании, глаза налились кровью, но конь гнал вперед, пока впереди не показался городской гарнизон.

До ворот Копии отсюда не больше трех стадиев. Я разглядел городские стены с воротами, замер, всмотрелся. Попытался понять, что висит на стенах вдоль неглубокого рва. То, что показалось мне сперва какими-то нелепыми мешками, оказалось подвешенными на крючки человеческими телами. Следом увидел дозорных и почувствовал, как больно кольнуло в груди. Чтобы понять, кто находился передо мной на копийском гарнизонной стене, следовало подойти ближе. Я отверг подкравшуюся мысль о том, что Ганник не сумел взять Копии и двинулся к городским воротам. Пошатываясь, опираясь на своего жеребца. Будь что будет. Когда до городских стен оставалось меньше двух стадиев, решетка на воротах поползла вверх. В проеме показался небольшой конный отряд, на всех порах поскакавший в мою сторону. Я остановился, приготовился вступить в свой возможно последний бой и из-за своего паршивого самочувствия не сразу узнал в первых рядах кавалеристской турмы Гая Ганника!

Ганник на ходу спрыгнул со своего жеребца и бросился ко мне в объятия.

— Спартак! Боги не отвернулись от меня! — вскричал он, дрожащим голосом.

— Легче, брат, легче, — выдохнул я, чувствуя, что еще немного и Ганник раздавит меня в своих объятиях. — Я едва стою на ногах, путь был тяжелым.

Гладиатор нехотя разжал объятия, окинул меня взглядом и принялся засыпать вопросами.

— Как ты? Почему ты один, мёоезиец?

Признаться честно, я пропустил его вопросы мимо ушей. Все до одного гладиаторы из его декурии[1] захотели обменяться со мной рукопожатиями, казавшимися совсем необязательными сейчас, но никому из них мне не пришло в голову отказать. Я погладил своего запыхавшегося коня, отдавшего все свои силы, чтобы последним рывком донести меня к стенам Копии. Передал вороного одному из гладиаторов, который тут же увел Фунтика в стойло, чтобы привести в порядок.

— Сколько предателей покинули наше войско, брат? — хмуро спросил я.

Лицо Ганника вытянулось, одна только мысль об этом доставляла ему дискомфорт.

— Более тысячи человек… — процедил он.

— Тысяча! — вскричал я, но тут же взял себя в руки.

— Это так брат, после того, как среди нас распространилась весть о назначении Помпея сенатом, в моих рядах началась смута! — в его словах сквозила горечь.

— Ты делал что-то для того, чтобы это прекратить?

Ганник молча указал в сторону городских стен, на изувеченные тела, подвешенные на крюки. Я нахмурился. Участь предателей оказалась незавидной. Ганник проявил себя жестоко, но вполне справедливо. Однако, если дезертирство не пресек столь жесткий шаг, значит мысль о Помпее и крахе нашего освободительного движения крепко засела в головах беглых рабов. Она пугала гораздо сильнее угрозы быть повешенным с выпотрошенными наизнанку внутренностями на копийской гарнизонной стене.

— Там все те, кого хотя бы на миг посетила мысль, о том, что наше дело может проиграть! Это лучшее наказание для такой твари, — отрезал Ганник. — Триста семнадцать изменников, из них двадцать один гладиатор, шестнадцать женщин… Остальные бежали под покровом ночи! И это те люди, которым я безгранично доверял во всем! Те, с кем я ел из одного котла, играл в кости и делился накипевшим!

— Ты отправил людей в погоню? — уточнил я, понимая, что полководцем может завладеть жажда мести.

Ганник только медленно покачал головой.

— Все верно, — я поспешил потушить вспыхнувшую в его глазах искру сомнения.

— А следовало, Спартак, отряд Берта подготовил на Ганника покушение! — вспылил один из гладиаторов конной декурии. — Центурион Берт хотел устроить переворот! Но ему удалось уйти! Он…

— Берт с его прихвостнями мертв! — перебил я. — Не называй этого мерзавца центурионом!

Глаза Ганника яростно блеснули, а рука непроизвольно потянулась к клинку. Я коротко рассказал гладиаторам о встрече с Бертом и его пехотинцами в лагере у поваленной сосны.

— Гиена! — вскричал кельт.

— Собаке — собачья смерть! — добавил гладиатор, рассказавший о покушении Берта на Гая Ганника.

— Рут знает о предательстве Утрана? — поинтересовался, взяв себя в руки, Ганник.

— Нет.

Ганник усмехнулся. Я знал, что Утран пользовался уважением и повышенным доверием Рута, не зря гопломах поставил его во главу конного отряда, да еще самого важного направления из трех.

— Вот так предать своего соплеменца, брата, с которым ты вместе отбивал от римлян родные края, а затем многие годы выступал в цирках Италии бок о бок! — кельт пренебрежительно фыркнул. — Что с ними Спартак?