Спартак

Время, которое я дал на раздумье колеблющимся истекло. Городские ворота захлопнулись. Пошел обратный отсчет. Ни шагу назад! Теперь без личного разрешения Ганника или моего согласия никто не должен въезжать или выезжать из города. Кипели приготовления. Я мобилизовал легион Ганника, отдал первые распоряжения. Чтобы не терять в людской силе, мы сняли с гарнизона большую часть выставленной туда стражи, оставив лишь часовых, одного на десять перчей стены. Тех копийцев, которые не покинули город, но с упорством продолжали распространять слухи о приближении к Копии сил Гнея Помпея, я велел посадить в амбары, чтобы исключить возможность новых саботажей среди повстанцев. В тоже время на экспресс-собрании для центурионов, я озвучил тезисы «нескольких часов», за которые нам придется превращать Копии в неприступную крепость. Многим тезисы показались излишне жесткими, но я знал, что поступи иначе, смягчи свою позицию и мы не успеем сделать задуманное в срок.

Два главных тезиса звучали следующим образом. Отныне любая попытка ослушаться будет пресечена задержанием, а при сопротивлении ослушавшегося ждет повешение на городской стене. Неявка на командный сбор в оговоренное время расценится как дезертирство. Для того, чтобы перевести город на военное положении за считанные часы, мне необходимо взять дисциплину в легионе в ежовые рукавицы. И эти приказы — первый шаг на пути. В совершенно новом легионе Гая Ганника наряду с когортами гладиаторов галлов и фракийских ветеранов Мария, полно рабов эфиопцев, египтян, нумидийцев и прочих народностей. Это самые обыкновенные рабы, присоединившиеся к восстанию с разных уголков Аппенин и решивших попытать свою удачу. Я верил, что никто из них не покажет спину в предстоящем сражении. Однако каждый из них должен знать, что теперь единственный выход из города в случае малодушия на поле боя — верная смерть.

Первые приготовления проходили в сумерках. Когда стемнело, я разрешил жечь костры и факела, пренебрегая мнимой безопасностью и понимая, что в темноте работа замедлится. Последовал приказ очистить ров вдоль гарнизонной стены, после чего углубить его вдвое. Сейчас на месте рва находилась канава, мало чем напоминающая защитное сооружение и, учитывая военное искусство римлян, вряд ли она могла стать препятствием на их пути. Кучи земли решили использовать для возведения линии вала. Несколько манипул занялось приготовлением кольев, которыми я намеревался усеять ров и вал. Город за гарнизонными стенами избороздили вдоль и поперек ямами. Позже появилась идея вбить острые колья на улицах Копии. Одновременно в городе запылали сотни костров, кипело приготовление зажигательных смесей.

Римлян ждал горячий прием.

К полуночи разведка сообщила, что Марк Лициний во главе трех легионов пехоты и двух тысяч кавалеристов подошел к Копии ускоренным маршем. Красс решил взять город нахрапом.

Добро пожаловать в ад.

Записки Марка Лициния Красса

Накануне штурма Копии я заявил, что буду сечь розгами тех, кто сделает шаг назад. Центурионам известно, что я разжалую их до опция и не выплачу жалование за этот месяц, если их центурия не выполнит поставленную задачу. Легионеры из этого подразделения будудт переведены на тяжелые работы и ячмень! Тех же, кто покажет спину, я лишу римского гражданства!

Однако за каждую голову жалкого раба я выплачу месячное жалованье в десятикратном размере! За каждую! Тем же, кто принесет мне голову одного из свинячьих офицеров, я заплачу буду платить жалованье в десятикратном размере до следующих ид марта![1]

Сегодня ночью я, Марк Красс, должен поставить жирную точку в этой истории. Спартак находится за городскими стенами. Я предвкушаю

* * *

Волосы на моей голове встали дыбом. То, что вытворяли римляне по ту сторону гарнизона нельзя передать словами! Жестокости, которая в эту ночь творилась у городских стен нет оправданий. Опьяненный яростью Красс выловил горожан, покинувших Копии накануне и устроил прилюдную казнь через отрубание головы. Обезглавленные копийцы сваливались в кучи. Головы дезертиров римляне использовали вместо снарядов. И если первый залп таких снарядов ударил по городским стенам в «молоко», римлянам требовалось время прицелиться, то вторым залпом артиллерия ударила в цель. Несколько голов угодило в приготовленные котлы с кипящим маслом, стоявшие рядом со мной на стене. Одна из голов принадлежала седовласому старику, другая подростку лет двенадцати. Очередной снаряд шмякнулся о стену и подкатился к моим ногам. На меня смотрели мертвые немигающие глаза старухи, застывшие в предсмертной муке. Лицо женщины перепачкалось в крови, изо рта торчала лента. Поначалу я подумал, что это кляп, но на ленте нанесли надпись. Я присел на корточки, присмотрелся внимательней.

Sacer[2].