Спартак — фракиец из племени медов

На опушке он опустил ее на землю.

Оставалось еще немного времени, чтобы посмотреть друг на друга, помолчать. Потому что пора уже было расставаться.

Лицом к лицу, совсем близко, они уже и сами не понимали, грустят ли они от того, что им надо расставаться или радуются, что завтра встретятся снова...

В глазах у Родопиды появился влажный блеск, но она улыбнулась:

— Я не должна плакать, правда?

— Если только от радости.

— Но почему от радости — и слезы?

— Потому что нам надо расстаться. Но пусть это расставание будет последним.

Он через силу улыбнулся, потому что и ему было грустно.

— Ничего, — добавил он, — до завтра не так уж долго ждать.

Он нежно провел рукой по ее волосам.

Эта ласка должна была остаться с ней, как невидимый венец любви. С этим она уйдет, чтобы ждать завтрашней встречи. С этим она явится к своему отцу, когда они вместе предстанут перед ним.

Он сказал:

— С завтрашнего дня нам нечего таиться... Пойдем вместе к твоему отцу, и я буду просить тебя у него.

6.

Ему не хотелось идти домой... ведь здесь, в этом лесном уголке, еще осталось что-то от недолгого пребывания Родопиды. Ее образ словно еще витал здесь, неуловимый, невидимый — и в то же время реальный, осязаемый.

Спартак постоял, думая о девушке. Встреча с ней еще не стала воспоминанием. Трудно было поверить, что только что они стояли рядом... так распорядилась сама судьба. Неужели это окончилось?.. Ушло?.. И больше никогда не вернется?..

Он пошел вдоль русла реки — туда, где берег порос ивняком, дубами, платанами. Там, где кончалась эта лесистая полоса, далеко вокруг простирались заливные луга. Трава на них была уже скошена, и тут и там, словно огромные островерхие шапки, стояли стога только что убранного сена. Через вершины стогов были крест-накрест переброшены связанные по две длинные жерди. Они держали стог и мешали ветру уносить еще не слежавшееся сено.

Спартак побродил немного вдоль лесистой каемки луга и пошел к чешме. Только сейчас он почувствовал жажду.

Подойдя к каменистой тропке, он увидел, что сверху по ней спускаются два конюха Реметалка, но не те, которых он видел вчера. Конюхи вели серого в темных пятнах коня. Пятна эти были словно нарисованы, они напоминали раковины улиток или мидий, а некоторые походили на отпечатки сильно прижатых пальцев, в середине темные, по краям бледные. Каждый из конюхов намотал себе на руку один из поводьев. Жеребец, удерживаемый с обеих сторон, ступал мелкими нервными шажками. Он часто вздрагивал, готовый в любое мгновение вырваться из рук своих мучителей или спрыгнуть со скалы вместе с ними. Но и они чувствовали намерения коня и были начеку, чтобы в нужный момент повиснуть на поводьях. Конь часто останавливался, спотыкался, топтался на месте и сердито фыркал, недовольный тем, что не может понестись, куда хочет, а вынужден подчиняться ненавистным, но крепким рукам.

Спартак не мог сдержаться:

— Что это за конь, которого надо вести вдвоем? Разве один не может с ним управиться?

Старший по возрасту конюх ответил:

— Таков уж конь... Попробуй с ним поладить.

Спартак медленно подошел к коню и посмотрел прямо ему в глаза. Юноше показалось, что из них так и брызжет еле сдерживаемая ярость. Раздувшиеся ноздри чуть не лопались от накопившегося гнева. Ох и показал бы им конь, на что способен! Если бы не эти сильные руки!

Жеребец снова рванулся, но конюхи его удержали. Он дернул головой, словно хотел сбросить с себя уздечку. Потом попытался подняться на дыбы, но конюхи повисли на поводьях. Жеребец сник — как будто примирился с невозможностью вырваться.

Спартак продолжал смотреть в глаза коню, пытаясь расположить его к себе. Животное поняло намерения человека, но это давало ему еще больше оснований для недоверия, для враждебного отношения к чужаку.

Ноздри его снова раздулись, из них вырвались струи горячего пара. Спартак дружелюбно улыбнулся и попробовал погладить коня по лбу, наполовину прикрытому тяжело нависающими космами. Жеребец сердито тряхнул головой, гордо отказавшись от ласки незнакомца. Но Спартак не сразу отнял руку — животное не должно было даже подумать, что он опасается его недружелюбного отношения, — и сказал:

— Не надо так! Посмотришь, мы еще станем друзьями.

Конь гневно фыркнул.

Спартак обернулся к конюхам:

— Оставьте мне его ненадолго, и увидите, что он не так страшен, как кажется.

Младший удивился:

— Как это мы тебе его оставим? А если упустишь, что мы тогда скажем хозяину?

— А если не упущу? Как ваш хозяин узнает, что вы давали мне его подержать?

Он никому, кроме нас, не позволяет водить его на водопой.

— Каждый, кто хотел его оседлать, оказывался на земле,

— добавил старший.

— Он только одному из наших людей разрешает на нем ездить,

— пояснил младший.