Спартак — фракиец из племени медов

В мрачное царство молчания вместе со Спартаком словно проникло что-то снаружи, и от этого среди серых каменных стен стало светлее.

На занятиях по фехтованию главный надзиратель не спускал глаз со Спартака. Он видел, что его приемы безошибочны, все удары достигали цели. И он мысленно признался себе, что правильно сделал, не став учить Спартака послушанию и покорности.

В этом мире, состоящем из узких камер, учебных площадок, трапезной, Спартак жил, словно в царстве теней, над которыми постоянно витал страх наказания, его символом был кнут надзирателя. Надзиратели неотступно следили за гладиаторами. Спартак готов был допустить, что здесь даже страшнее, чем в подземном царстве мертвых — там, по крайней мере, никто не обучал убивать друг друга. Но потом он подумал, что все-таки там тени, а здесь — живые люди. Теням нельзя причинить боль, но они не могут испытать и радости. А у людей, которым причиняют страдания, все же никто не может отнять надежду на лучшее. Там — только подземный мрак. А здесь все-таки есть солнце, и, несмотря на то, что тяжелые низкие своды скрывают его, люди знают, что солнце есть. И они видят его, правда только тогда, когда выходят на арену, и ни тот, ни другой из соперников не знает, кто из них увидит это солнце еще раз, а кого багром уволокут по окровавленному песку...

40.

И после того, как Спартак был взят в плен, меды не смирились.

Деций Гортензий снова был послан во Фракию, чтобы упрочить там римское господство. Он покорил Средний и Нижний Стримон и временно стал проконсулом во Фракии.

В одном из тяжелых сражений с римлянами погиб Мукапор. Имения его Гортензий не тронул. Он проявил заботу и о жене и сыне Спартака, приказав своему наместнику у медов обеспечить их безопасность. Но приказание это запоздало, либо же сам наместник поспешил предупредить события...

Одержав первую победу на арене, Спартак лежал вечером на соломенной подстилке в своей конуре и думал...

До сих пор он сражался только с врагами. А сегодня — убил человека, с которым, встреться они в какой-нибудь таверне для гладиаторов и рабов, — мог бы по-дружески разговориться.

"А вместо этого я убил его... Но иначе не могло и быть... Чтобы один остался в живых, другой обязан был умереть. Но кто же из нас двоих? И пощадил бы он меня, будь он сильнее и удачливей? Да, один из нас неминуемо должен был погибнуть... к удовольствию благородной и неблагородной черни, заполнившей цирк. Но в этой толпе есть и труженики, развращенные привычным зрелищем. Убийство на арене цирка не только не считается бесчеловечным, но и служит удовлетворению самых утонченных вкусов, является самым желанным из всех развлечений римской публики..."

И начались будни гладиатора...

Поединок за поединком...

Схватка с галлом Криксом была необычайно трудной, изобиловала множеством опаснейших моментов. Но... уже в самом начале Спартак проникся симпатией к этому храброму и ловкому гиганту. И в конце концов повергнув Крикса на землю, Спартак попросил даровать ему жизнь.

Публика оценила отчаянное мужество галла, он оказался достойным великодушия тех, кто выносил приговор: добить или пощадить побежденного.

На гладиаторских играх в честь Юпитера германец Эномай, человек гигантского роста и атлетического сложения, бился со Спартаком не менее ожесточенно, чем Крикс. Несколько раз Спартак подстраивал ему ловушки и мог пронзить его мечом, но сам же искусно и незаметно для зрителей позволял ускользать невредимым. И для Эномая Спартак попросил пощады. Впоследствии они стали близкими друзьями.

Спустя полгода в Рим привезли специально для встречи со Спартаком гладиатора, который прославился множеством побед на аренах амфитеатров и цирков Италийского полуострова.

Он сражался с яростным ожесточением, его выпады сопровождались бешеными криками болельщиков, но Спартак сумел сразить его так, что крики толпы слились в единый восторженный рев, который возносился к небу и был слышен далеко в городе.

Каждая новая победа Спартака поднимала в нем новую волну гнева против Рима. От его меча погибали люди, которые не сделали ему ничего плохого, к которым он не испытывал враждебности, он вообще встречал их впервые в жизни на арене Большого цирка.

Вместе со славой росла и его ненависть к тем, для чьего удовольствия он убивал, чтобы не быть убитым.

И тем не менее он давал зрителям возможность испытывать острые, волнующие ощущения, и они были ему за это благодарны, они любили его. После одной из его блестящих побед публика впала в небывалый экстаз. Это было высшее проявление ее симпатий к великому гладиатору. Люди уже не владели своими чувствами, они только ревели, не помня себя: "Свободу Спартаку! " Они не могли даже осознать, что, требуя от патрона цирка освобождения Спартака, они теряли его навсегда. Потому что тогда никто уже не сможет заставить его выйти на арену.

41.