Спартак — воин иного мира (СИ)

Беспомощные солдаты кружили вокруг плотоядного растения, не в силах что-то сделать с резвыми лианами. Оно подняло достаточно высоко конюха и собиралось заняться им, как в толстый стебель с оглушительным взрывом врезался огненный шар. Пламя охватило растение. Щупальца судорожно задергались, заметались в разные стороны, раскидывая и сбивая с ног солдат, бились обо все, на что натыкались. Конюх болтался в воздухе, пока лиана, что крепко обвилась вокруг его ноги, не ослабла и не выпустила из своих сдавливающих объятий. Он отчаянно замахал руками и ногами, когда полетел вниз, и с силой врезался спиной об твердую землю, но выжил.

Плотоядное растение охватила предсмертная агония. Его пасть на тонком стебле раскачивалась из стороны в сторону, щупальца метались, говоря о невыносимых страданиях. Аранион сжалился над созданием, сотворенным из магии, но наделённым примитивным разумом. Метнув другой огненный шар, он оборвал мучения живого существа. Растение за доли секунды высохло и рассыпалось. Легкий порыв ветра подхватил пыль.

— Где Павший? — задавались вопросом солдаты, что стояли на стене и теперь вглядывались вниз, ища противника.

Но в пределах видимости пока никого не было, кроме мирных жителей, что нескончаемым потоком из небольших групп бежали к единственному безопасному месту — к замку.

«Как долго простоит крепость посреди этого хаоса?» — спрашивал себя Аранион, видя, что каждое нападение сокращало число защитников. Большинство солдат и стражников, отрезанных от замка, сражались с Павшими, бандитами и мародерами по всему городу. Их было достаточно много, чтобы подавить панику и разбой, но из-за разрозненности и отсутствия толкового командира они очень плохо справлялись со своей задачей.

— Где можно найти членов Совета четырех? — спросил солдата правитель эльфов.

— В замке, господин, — быстро проговорил взбудораженный после столкновения с плотоядным растением воин. — Они расположились в комнате, где проходят городские собрания и встречи с послами.

— Благодарю. И да благословят тебя Урланы.

Аранион собирался поговорить с Советом четырех, чтобы помочь им спасти город, пока не поздно.

*

— Это место начинает действовать мне на нервы, — ворчал Томас, прогуливаясь по бескрайней пустыне Илаза.

— Может, ты все-таки перестанешь ныть? — недовольно пробубнил Гай Антоний.

— Не обращай на него внимания, сынок, — ехидно улыбаясь, сказал маг. — Он и сам первое время скулил, как собачонка.

Они бесцельно брели по пескам, проводя все это время за общением, иначе, когда разговор затихал, мрачные стоны и всхлипывания теней становились слишком громкими и невыносимыми для Малькома. Он сразу впадал в уныние, чувствовал себя подавленным, словно сама атмосфера Илаза специально была такой тягучей, липкой, депрессивной, чтобы вырвать с корнем надежду на перерождение.

— Вам приходилось убивать? — взволнованно спросил он.

— Не раз, — спокойно бросил римлянин, словно это было обычным для него делом.

— Я участвовал в войне против соседнего государства, что в далекие времена существовало на юге материка, — озадаченно проговорил маг, нахмурив брови. На его призрачном лбу появились складки, лицо покрылось сеточкой морщин. Либо это была иллюзия, либо Томас увидел его истинный облик. — Если бы не Всевидящий, чье влияние на Совет четырех и правителей народов было невероятно сильным и неоспоримым, мы бы не смогли дать достойный отпор врагу. К гласу Всевидящего прислушиваются все без исключения.

Мальком решил, что спросит о Всевидящем потом, а пока надо задать тот вопрос, который волновал его больше всего.

— И что вы чувствовали, когда отняли чью-то жизнь? Вам понравилось убивать?

— За то время, что я провел здесь, мои воспоминания о жизни, когда моя душа, заключенная в бренную плоть, ступала по миру, истерлись, как эти сандалии, — с задумчивым выражением на лице проговорил Гай, посмотрев на свои ноги. Призрачные сандалии материализовались, став именно такими, какими только что их описал римлянин. — Я давно перестал жалеть о том, что мои воспоминания утратили былую яркость, а память стала подводить.

— Ты совсем не помнишь? — с надеждой спросил Томас.

— Нет, конечно, — помотал головой римлянин. — Просто воспоминания стали очень блеклыми, несущественными. Тяжело судить об ощущениях, что я испытывал, когда кинжал пронзал плоть беглого раба. Я помню, что гулял в лесу, недалеко от своей виллы, наслаждался живописными видами природы Италии. Мне, как творцу, иногда надо было побыть наедине с собой, собраться с мыслями.