Спасая Куинтона

— С ней все будет в порядке, — говорит она, выравнивая машину. — Она знает, насколько я забочусь о тебе.

Неважно, сколько раз она это будет говорить, ее слова ударяют мне прямо в грудь, выбивая оставшийся воздух. Она как будто тоже чувствует это, потому что быстро добавляет:

— Извини, я придаю этому слишком большое значение.

Я вскидываю руки за голову, потирая затылок и постепенно выдыхая.

— Нет… все в порядке… давай просто попробуем повеселиться.

Веселье на трезвую голову.

Разве это возможно?

Не уверен, что у меня получится, но я попытаюсь. К счастью, во мне еще достаточно кристаллов, чтобы не раздавить меня полностью, хотя пик может исчезнуть до конца дня, особенно если я буду что-то делать. Я волнуюсь. Не только о себе, но и о Нове.

Боюсь, что она увидит реального монстра, который находится внутри меня, и он разобьет наш веселый день на тысячу осколков.

Нова

Мы гуляем вверх и вниз по Стрип, разговаривая и смеясь. По большей мере смеюсь я. Куинтон редко смеется, но мне все же удается заставить его улыбнуться несколько раз. Мы идем в отель Нью-Йорк-Нью-Йорк, чтобы покататься на американских горках, которые построены вокруг здания. Пока мы стоим в довольно длинной очереди, он признает, что немного боится американских горок.

— Когда мне было лет двенадцать или тринадцать, меня посадили рядом с каким-то ребенком, и его вырвало собственными кишками, — признается Куинтон. Мы стоим друг напротив друга, посреди толпы, но, когда мы разговариваем, смотря глаза в глаза, кажется, что здесь только он и я. До сегодняшнего дня я не знала, что зрительный контакт может быть настолько мощным, и теперь понимаю, что с Лэндоном такого не было, потому что он всегда смотрел куда-то еще.

— Фу, — морщу лицо в отвращении. — На тебя попало?

Он кивает, выглядя донельзя противно.

— О да, это было ужасно.

— Мы с папой катались вместе на американских горках, — говорю ему, продвигаясь с очередью вперед. — После его смерти я перестала это делать, слишком грустные воспоминания.

— Правда? — спрашивает он, удивляясь.

— Да, но я снова в седле.

— Ты уверена, что хочешь разделить этот момент со мной? — удивляется он, чувствуя себя неловко, отступая от перил, вокруг которых тянется очередь.

Я киваю, а потом смело приближаюсь к нему и беру за руку, переплетая наши пальцы.

— Я рада, что это ты и никто другой.

Он упирается взглядом в землю, бормоча что-то, что звучит как «неважно». Но не отпускает мою руку, пока мы не залезаем на наши места. Мы пристегиваемся, и парень проверяет, чтобы мы были надежно закреплены. Затем я задерживаю дыхание, когда аттракцион трогается и начинает подниматься вверх. Солнце слепит глаза, но я не отворачиваюсь, желая ощутить этот момент, зная, что, когда машина помчится вниз, я почувствую мгновение свободы, в котором так нуждаюсь. И надеюсь, что эта поездка сможет сделать то же самое для Куинтона.

Куинтон прижимается коленом к моей ноге, когда мы достигаем верхней точки. Не знаю, осознает ли он, что делает, или это ненарочно, чтобы успокоить меня или себя, но я рада этому прикосновению, и задерживаю дыхание, когда мы падаем. Вместе. Мы крутимся, переворачиваемся и висим вниз головой, люди кричат вокруг нас. Мои волосы развеваются на ветру, воздух скользит по телу, и я чувствую, что лечу. Это то самое чувство свободы, и я хотела бы просто остаться на этой чертовой горке навсегда. Потому что здесь все ясно и просто. Так легко, какой я бы хотела, чтобы была жизнь.

К тому времени, когда мы выходим, Куинтон выглядит так, будто находится на грани смеха, но не позволяет ему вырваться наружу. Тем не менее приятно видеть в его глазах намек на счастье.

— Боже, у меня сердце колотится, — говорит он с волнением, прижимая руку к груди. Он берет меня за руку и прикладывает к сердцу. — Ты чувствуешь это?

Я киваю, забывая дышать.

— Как и мое.

Мне кажется, он не до конца понимает, что делает, когда кладет свою руку на мое сердце, которое колотится больше от его прикосновения, чем от чего-либо еще. Он ничего не говорит, просто чувствует мое сердцебиение.