– Тогда вперёд, – Ивонн хлопает в ладоши, – скоро стемнеет, так что нужно отправляться сейчас. Бросить якорь! – командует она, и Малатеста подчиняется (что странно, даже без единого возражения). В большой лодке мы все помещаемся без каких-либо проблем, и, следуя указанному Куинн направлению, Диего и Крэйг ведут лодку к рифам. Я молчу, периодически бросая обеспокоенные взгляды на Джейка, который упорно притворяется, что всё в порядке.
– Здесь рядом пещера Нептуна, – рассказывает Малатеста притихшей Мишель, видимо, пытаясь её отвлечь. – Дивное местечко.
Я хмурюсь, пытаясь вспомнить, откуда мне знакомо это название.
– Видели, какие цвета? – восторженно восклицает Радж, указывая на стайку ярких рыбок, проплывающих рядом с лодкой.
– Ребята, гляньте, я нашёл Немо! – восхищается Диего.
– Так вы называете эту рыбу? – удивлённо спрашивает Вэйрин. – Ну надо же!
– Насколько здесь глубоко? – интересуется Шон. – Я не вижу дна.
– Скоро увидишь, – ворчит Джейк, явно недовольный тем, что ему не позволяют принять непосредственное участие в заплыве. Я закусываю губу, ловя его взгляд, и он вскидывает брови, как если бы это я лично запретила ему нырять.
– Где-то рядом, – шепчет Куинн. – Словно оно призывает меня пробить дно лодки и…
– Понял, – Шон снимает футболку и скрывается под водой прежде, чем кто-то из нас успевает хоть что-то сказать. Спустя пару минут он выныривает, явно расстроенный, и взбирается на борт лодки. – Нашёл только это, – он протягивает Куинн замочек с выцарапанными на нём словами: «Ни суша, ни море, ни одна живая душа не разделит нас. Флора и Юджин, 1923». – Чёрт, что же это такое, – Шон взъерошивает свои волосы. – Я не могу даже найти чёртов… Камень!
– Ты можешь попробовать ещё раз, – осторожно произносит Мишель.
– Не могу! – крик Шона разносится над рифом. – Не могу! Я вообще, твою мать, ничего не могу сделать, чтобы не причинить окружающим боли и не обмануть чьих-то ожиданий! Я пытаюсь, но ничего не выходит!
И тут я не выдерживаю.
– Мне плевать, – холодно говорю я, поднимаясь на ноги и шатаясь в раскачивающейся на волнах лодке, – насколько ты считаешь себя сильным и несгибаемым, Шон Гейл. И мне чертовски, блядь, надоело наблюдать, как ты посыпаешь голову пеплом из-за того, в чём не виноват! Снизь ёбаную планку ожиданий по отношению к себе, пока кто-нибудь не сделал это вместо тебя! Ты не мог знать, в каком дерьме мы окажемся, – лицо Шона искажает боль, но меня несёт дальше, – не мог знать про Рурка, про остров, про… всё это!
– Я мог бы сделать больше, – тихо говорит он, – принять лучшие решения.
– Да пошёл ты! – срываюсь на крик. – Лучшим решением для тебя сейчас было бы завалить!
Шон открывает рот, чтобы сказать что-то, и тут лодку озаряет зеленоватое сияние. Тишину прорезают изумлённые восклицания друзей, и призрачная фигура, стоя прямо передо мной, протягивает мне золотые часы с треснувшим циферблатом. Как только часы оказываются в моей ладони, фигура исчезает, а я читаю гравировку на задней части циферблата: «Маркус Гейл».
Переступив через скамью в лодке, я сажусь на корточки рядом с Шоном и произношу:
– Это твоё.
Шон недоверчиво хмурится, но протягивает руку к часам. Когда он касается золотого ремешка, мир вокруг нас исчезает.
Шон придирчиво изучает схемы игровых стратегий, лёжа на полу тренировочного зала.
– Если защитник «Чаек» сделает то же, что и в прошлый раз, – бормочет он себе под нос, – то…
Его прерывает стук в дверь, и в зал входит миниатюрная женщина в футболке с эмблемой команды Шона.
– Мама! – он вскакивает с пола и заключает женщину в объятия.
Триша Гейл смеётся, мягко высвобождаясь из объятий сына.
– Поаккуратнее, здоровяк, – ворчит она. – Дай-ка я на тебя посмотрю…
Она поднимает голову, чтобы посмотреть в лицо сына – по сравнению с ним женщина кажется совсем крошечной.
– Ох, эти операторы просто не будут знать, что с тобой делать, – вздыхает Триша.
– Надеюсь, они будут снимать только тогда, когда я буду играть хорошо, – усмехается Шон.
Триша улыбается, а потом, прищурившись, смотрит в глаза Шона.
– Что тебя беспокоит, сынок?
Он вздыхает, смущённо опуская взгляд в пол.
– На интервью… Они спрашивали меня об отце, – нехотя признаётся он. – Спрашивали, придёт ли он на игру. И… что он мне говорит. Я рад, что нам удалось сохранить всё в тайне, но… Знаешь, мам, я пытаюсь быть лучшим человеком, чем он, но чувствую себя так, словно он всё время стоит у меня над душой.
– О, Шон, – Триша тяжело вздыхает и кладёт руку на щёку сына. Шон слабо улыбается и накрывает её ладонь своей.
– Знаю, знаю. Я не отец, я – другой, я помню.
– Но он часть тебя, Шон, – возражает Триша. – Так же, как и я. Ты не можешь игнорировать его влияние на себя. Такова жизнь, сынок. Я знаю, что ты всё ещё хранишь его старые часы в своей тумбочке, – она поджимает губы. – Ты заслуживаешь большего, чем это. Он мог бы дать тебе больше.
– Ну, мы не всегда получаем то, чего заслуживаем, – невесело усмехается Шон. – Просто, когда я думаю о том, как он поступил с нами… Я боюсь обнаружить в себе его слабости, мама. Боюсь стать таким же.
Триша улыбается.