Спасение

Она закусывает губу и кивает.

– Спасибо.

Ивонн утыкается лбом в ствол дерева и зажмуривает глаза, стараясь сосредоточиться.

– Патти! Mon petit frere! Ты слышишь меня? – зовёт она через некоторое время.

Ребёнок перестаёт петь свою песню и поднимает взгляд на Ивонн.

– Yvie? C’est vous?

– Oui, petit Pattie…

Мальчик вскакивает со скамейки и подбегает к Ивонн, раскрывая объятия, но дерево останавливает его.

– Grand soeur, ou es-tu? Je ne peux pas…

Он пытается обойти дерево, но его словно останавливает невидимая стена. Ивонн, по-прежнему держась за ствол, запрокидывает назад голову, и из её глаз текут слёзы. Я неосознанно делаю шаг вперёд, и словно преодолеваю неосязаемую границу – следующие слова Ивонн я понимаю, как происходило во время нашей мистической связи с Вэйрином, когда я была способна услышать в голове слова на языке ваанти, как если бы они звучали по-английски.

– Мой маленький Патти, у меня мало времени, всего несколько минут, – быстро говорит Ивонн.

– Тебя преследуют стражники? Я буду с ними сражаться! – к концу фразы мальчика снова одолевает жестокий кашель.

– Нет, Патти, просто… присядь. Я должна тебе кое-что сказать, – она опускается на колени. – Это… это последний раз, когда мы видимся.

– Что? – ошарашенно переспрашивает ребёнок. – Но почему? Ты обещала, что вернёшься ко мне! Ты…

– Я вернулась, мой дорогой, – сдерживая рыдания, Ивонн с силой закусывает губу. – Я здесь.

Патрис смотрит на старшую сестру очень внимательно и вдумчиво для ребёнка его лет, а после тихо признаётся:

– Я болен, Иви.

– Я знаю, – шепчет Ивонн.

– Мадам Роше из церкви сказала, что мне не станет лучше.

– Я… Да. Не станет, – она закусывает губу, прикрывает глаза, и из-под ресниц проливается новая порция слёз. Её плечи вздрагивают, и сдерживаемые рыдания наконец прорываются наружу. – Мне так жаль, Патти, так жаль… Я была такой идиоткой, когда оставила тебя одного… Не прошло и дня, чтобы я не сожалела о том, что не взяла тебя с собой на борт «Дорады».

Патрис прикладывает ладонь к стволу дерева напротив руки Ивонн.

– Это не твоя вина, Иви. Если бы я отправился с тобой, ты бы тоже заболела.

– Но…

– Никаких «но»! – перебивает её ребёнок. – Если у нас действительно мало времени, мне нужно, чтобы ты выслушала меня, Иви. Как только появляется возможность, я пробираюсь в таверну «Свиная голова», чтобы послушать пиратские байки.

– Что? Это опасно, Патти!

– Я ещё не закончил! – резко топает ногой мальчик. Он до того похож на Ивонн, что у меня щемит сердце. – Однажды в таверну пришёл капитан Малатеста, и он пел корабельную песню. Песню о тебе, Иви!

– Он… что?..

– Я сказал ему, что ты моя сестра! А он ответил, что ты – отличный пират, и что я должен гордиться тобой!

– Патти…

Свет, исходящий от ствола дерева, мерцает.

– Иви, что происходит?

– Время почти истекло, – бормочет Вечное.

– Послушай меня, малыш, – быстро говорит Ивонн, – обещаю, когда я завоюю свой собственный остров и построю там пиратский порт, я назову его Порт-Патрис. Больше всего на свете я бы хотела, чтобы ты мог это увидеть.

– Я увижу, Иви, – улыбается ребёнок. – Через тебя. Я люблю тебя, сестрица.

– А я люблю тебя, братишка, – шепчет Ивонн. – Очень, очень сильно.

– Вскоре я буду рядом с тобой, – продолжает Патрис, и контуры его тела становятся полупрозрачными. – Навсегда.

– Я знаю, – сквозь рыдания произносит Ивонн. – А пока… Пока прощай, Патти.

Патрис исчезает, и ствол дерева моментально перестаёт быть прозрачным. Ивонн опускает руки и захлёбывается слезами.

– Мне жаль, Ивонн, – изрекает Вечное. – Мне жаль, что я не могу сделать большего.

Ивонн ничего не отвечает, только обтянутые кожаным жилетом плечи вздрагивают от рыданий. Я опускаюсь рядом с ней на колени и порывисто обнимаю. Ивонн поворачивается и утыкается лицом мне в грудь, продолжая плакать. Я только неловко поглаживаю её спину, бормоча какие-то бессмысленные слова сочувствия, и не замечаю, как из моих собственных глаз льются слёзы. Кто бы мог подумать – Ивонн, такая… Такая, какая она есть, Ивонн – всё это время искала возможность вернуться к своему маленькому брату, который уже несколько веков как убит туберкулёзом. Я пропускаю её горе через себя, отчаянно желая сделать что-нибудь, чтобы ей полегчало, но что я, на самом деле, могу сделать, чтобы утешить её?

– Этот глупый, чудесный мальчик, – всхлипывает Ивонн. – Что за… Это так несправедливо… Если он был настолько мудр в столь юном возрасте, каким бы он мог вырасти? – Я прижимаю её к себе ещё крепче. Хотела бы я знать, что сказать в этой ситуации, но едва ли я когда-то чувствовала себя более бессильной – кроме, разве что, того дня, когда мы с Ивонн шли к Атропо, и я не знала, выжили ли мои друзья. – Спасибо, – вдруг говорит Ивонн, резко поднимаясь на ноги и утирая слёзы, и подаёт мне руку, помогая встать с колен. Я в недоумении вскидываю брови. – Я была готова отказаться от этой возможности, Марикета. И… Это было больно, но всё-таки хорошо, что я послушала тебя, – я пожимаю плечами, и она слабо улыбается сквозь слёзы. – Возвращайся к своим друзьям. Я… Мне нужно немного побыть одной.