Спасение на воде

При входе в Неву у нас кончилось масло, потом — солярка, стрелки стояли на нуле, но мы как-то шли.

Никита ложился в поддон мотора, вычерпывал старое, переработанное масло, процеживал его сквозь марлю в банку и снова заливал в двигатель.

— Как идем! — время от времени восхищенно говорил он. — Масло на нуле. Солярка на нуле!

И вот показался высокий мост Володарского, потом другие мосты.

— Как идем… Как идем! — повторял Никита.

У Литейного моста нас встретила вдруг волна, достающая до стекла рубки, но после Ладоги нам это было смешно.

Мы дошли до Каменного острова и стали там на стоянке катеров. Покачиваясь, мы вышли на берег. Потом мы сели на такси и доехали до дому. Нас радостно встретила Лиза, моя старшая сестра, жена Никиты.

В грязных, промасленных робах мы долго сидели посреди комнаты. Лиза о чем-то нас спрашивала, но мы молчали.

— Как шли!.. Как шли! — сказали мы неожиданно вместе.

На следующий день, придя немного в себя, я позвонил одной своей знакомой — Лене. Мы пошли с ней в кино, но и там я все не мог успокоиться.

— Как шли! Нет, как шли! Представляешь? — говорил я.

Она сухо кивала.

— Что ж ты думаешь? — говорил я. — Дядя Никита на дно ложился, грязное масло вычерпывал из поддона, процеживал сквозь марлю и снова в двигатель заливал!

— Не мог бы ты поговорить о чем-нибудь более интересном? — неожиданно сказала она.

— Как же неинтересно? — я обомлел.

Во время всей картины я молчал, но на улице, забывшись, снова начал свое: «Солярка на нуле, масло на нуле» — и вдруг, опомнившись, заметил с удивлением, что Лены уже нет.

На следующий день я пошел в школу и там все рассказывал, не мог успокоиться, но никому почему-то не оказалось особенно интересным узнать, как мы шли.

— Ивинский разлив? — усмехнувшись сказал Эдик Куравин. — А, помню! Крохотная клякса на карте Ленинградской области!

— А Лутонинская луда? — сказал я. — Там туман был… как на Юпитере!

— Юпитер, мне кажется, несколько дальше, — снисходительно произнес Эдик, и все дружки его засмеялись: в классе многие его обожают, подражают ему.

— А в Ладоге шторм был — четыре балла! — сказал я.

— Подумаешь, четыре! — сказал Колька Руднев, усмехаясь. — В Бискайском заливе всю дорогу двенадцать!

«Понятно, — в ярости думал я. — Все-то они знают, обо всем уже слышали. Только сами ничего не видели и не чувствовали! И не увидят ничего, если такими же будут! Всю жизнь так проживут, словами отделываясь, и не догадаются даже, что в жизни не участвовали!»

После школы я пришел домой.

— А где Никита? — спросил я.

— Не знаю! — сказала Лиза, волнуясь.

Я вышел, сел на трамвай и поехал на стоянку катеров.

И увидел там у бона наш катер. Брезент с него был снят, переборка сдвинута. В рубке сидел Никита. Рядом лежал кожух двигателя. Открывшийся двигатель был черный, почти обугленный.

— Сгорел! — сказал Никита. — Ну, это и понятно: масло на нуле, солярка на нуле!

— Как шли… как шли! — радостно повторили мы вместе.