Спаси моего сына

– Сонь… я бы тебе раньше всё рассказал, но я очень боюсь тебя потерять, – порывисто говорит Даня, делая шаг ко мне.

Приходится выставить руку и замотать головой.

– Поздно бояться, Верниковский. Разве ты не понял, что у нас с тобой – всё?

– Не понял и понимать не собираюсь, – отрезает он. – Я виноват безумно, но хочу всё исправить.

– Да нечего исправлять. У нас с тобой теперь дороги разные, вот и весь сказ.

Он мотает головой, как это только что делала я. Я же продолжаю игру «вопрос-ответ».

– Но это не всё, что я знать хочу. – Набираю в лёгкие кислорода и спрашиваю о том, что меня гнетёт больше остального: – Твой отец… он встречался с Марком? Гулял с ним? Дедушкой ему стал?

Выходит сразу много, вопросы сыплются, как из рога изобилия. Но информационный вакуум меня жрёт изнутри. Кому-то спокойнее закрыться и ничего не знать, мне же – нужно быть в курсе всего. Чтобы просто иметь представление, какая хрень творилась в моей жизни, пока я об этом была ни сном, ни духом.

– Нет. Нет, Сонь. – Даня невесело хмыкает. – Я от него такой нагоняй получил, ты бы знала. Но деньги он давал. Особенно когда…

Он запинается, и я понимаю, о чём Верниковский умалчивает. Видимо, тот пожар.

– Особенно когда Света твоя чуть Марка не сожгла?

Даниил впивается в моё лицо взглядом. Смотрит так, что у меня мурашки табунами по телу.

– Это она тебе сказала? – шепчет хрипло. – Она призналась, что сама тогда дом подожгла?

Господи, как же много я ещё не знаю! У меня есть какие-то крохи информации, да и то – полученные от чужих людей. Только люди эти чужие сейчас мне кажутся более близкими, чем мужчина, стоящий в полуметре от меня.

– Не говорила. Дарьялов у меня был. Он и рассказал.

Теперь на лице Дани не оторопь, а злость. Никогда такого не видела. Чтобы мой муж мог настолько хищно смотреть. Да и знала ли я его до этого момента? Я в этом не просто сомневаюсь. Уверена, что не знала.

– Дарьялов? А какого хрена он к тебе ездит, а?

Нет, ну это ни в какие ворота не лезет. И не знаю, какая фурия вселяется в меня в следующее мгновение, но подлетаю к мужу и с силой пихаю его в плечи обеими руками. Шепчу сбивчиво, едва ли не задыхаясь:

– Не твоё дело это, Верниковский! Ты понял? Вообще не твоё! Захочу – будет ко мне ездить. Захочу – в постель с ним лягу. Это ясно? Если не ясно – уясни. Это ты из нашего бюджета деньги крысил. Ты меня про запас держал. – Всё это время пихаю Верниковского, а он отступает мелкими шагами. – Ты всё это сотворил, понял? Не тебе мне условия ставить.

Даня вдруг утыкается спиной в комод. Поникает, а я стою напротив, едва дыша, и думаю, до чего же сама себя довела.

– Наверное, Света дом и подожгла, – тихо шепчет он.

– А почему ребёнка с ней оставил? Он же… как зверёныш маленький. Не в том смысле, что дикий. Забитый такой… Пельмени ел так, как будто я их в любой момент отнять могу.

Верниковский поднимает на меня взгляд, а в нём – океан боли и ужаса.

– Что я натворил, Сонь? Что я натворил?

– Что бы ни натворил – исправляй. Со мной не выйдет, уж прости. А с сыном – можешь. И должен. Забирай его, вези к родителям. У них живёшь?

– У них.

Я киваю, окончательно принимая действительность. Всё так, как и должно было быть целых шесть лет назад. С той лишь разницей, что если бы всё произошло вовремя, маленький мальчик, безмятежно спящий на моей кухне, не вытерпел бы столько ужаса. И я бы, наверное, уже давно пришла в себя.

– Давай, Дань. Забирай Марка. Он тебя очень ждал, – шепчу хрипло, а у самой внутри настоящий пожар.

Просто нужно смириться с тем, что сейчас Даня выйдет, заберёт сына и дальше – только развод со всеми вытекающими.

Он сомневается долю секунды, после чего идёт к выходу из комнаты. Достигает двери, оборачивается ко мне.

– Это не конец, Соня. Я не дам этому закончиться вот так. Я виноват, знаю. Дико виноват. Но хочу всё исправить. Я буду снова тебя добиваться, Верниковская.

Качаю головой и вдруг выдаю то, чего сама от себя не ожидала:

– Почему ко мне Дарьялов приезжал? Зачем рассказал про тот пожар?

Ожидаю чего угодно – нового взрыва ревности, которая сейчас мне кажется наигранной. Молчания, сарказма, яда в словах. Но получаю совсем иное.

– Когда случилось всё, он пожар тот тушил. Марка вытащил. Потом мне пару раз звонил. Ребёнок у него погиб в пожаре. И жена его. Вот он судьбой Марка и проникся. Может, зря я его тогда послал?

Он выходит, а я стою и смотрю вслед мужу.

Как так вышло, что чужой мужик был настолько человечнее в том, что касалось не его сына? Мне этого не понять.

На кухне Даня осторожно забирает ребёнка, прижимает к себе. Идёт в прихожую, а у меня сердце не на месте. Всё этот взгляд Марка вспоминаю и пельмень, зажатый в ручонке.

– Вот, – вручаю мужу рюкзачок, пока он суёт ноги в кроссовки. – Здесь вещи сына твоего, наверное.

– Спасибо, – шепчет Верниковский, и когда выходит за порог, Марк открывает глаза, улыбается и говорит:

– До свидания, Соня. Спасибо.

Я закрываю за ними дверь, а у самой изо рта рвётся судорожное рыдание. Как бы хотелось, чтобы железная преграда между нами разделила жизнь на «до» и «забыто».